Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Альтернативой умиротворению за счет перехода к оседлости является принятие воинственных варваров на службу империи, где они тут же получают задачу по охране имперской границы. В классических мировых империях чаще всего к этому прибегали римляне, а реже всего китайцы. Еще одним примером являются казаки в царской России, а также набранные в колониях военные части европейских колониальных держав. Использование Соединенными Штатами афганских полевых командиров для свержения режима талибов в Кабуле может быть рассмотрено как современный вариант такой рискованной политики по охране имперских границ. Рискованной потому, что кооперация может быстро смениться конфронтацией, ставящей под сомнение претензии империи на цивилизирование и, наконец, создающей опасность, что поставленные ей на службу и вооруженные ее средствами варвары будут разбиты или частью перейдут на другую сторону. Римская империя, которая в ходе «варваризации армии» дальше всех прошла по этому пути, затем — правда, на Западе, — потерпела военно-политический крах: в VI в. западная половина империи превратилась в мозаику из германских королевств, которые и должны были определить дальнейший ход европейской истории55. Огромное имперское пространство распалось на ряд мелких объединений. Напротив, в Китае в ходе варваризации империи монгольскими завоевателями процесс на долгое время принял совершенно иное течение: ассимиляция варваров там достигла значительно больших масштабов, нежели на западе Римской империи; единство империи в целом сохранилось, вследствие чего завоеватели положились на административный аппарат, многие посты в котором им пришлось отдать представителям покоренного населения56.

У истоков ассимиляции монголов превосходившей их китайской цивилизацией стояло решение монгольского великого хана Угэдэя, сына Чингисхана, о том, что завоеванные китайские территории не будут — как изначально предполагалось — превращены в пастбища для монгольских стад, а с населяющих их китайцев будут взиматься подати, что обещает больше прибыли57. Конечно, монголы и сами не были в состоянии реализовать первый вариант. Но чтобы не попасть в полную зависимость от покоренного в войнах населения, они использовали мусульманских откупщиков, в основном купцов, поддерживавших торговые связи на Шелковом пути между Китаем и Передней Азией; эти откупщики и занимались только обширными регионами, чтобы получить с них большие суммы. Следствием их действий стали тяжелейшие экономические проблемы в Северном Китае. Наконец, откупщиков возненавидели и стали опасаться так же, как и монгольских воинов. То, чем занимались монголы, было формой изъятия прибавочного продукта, при котором имевшиеся социально-экономические структуры не уничтожались одним ударом, а разрушались за счет непрерывного и чрезмерного использования.

С завоеванием империи Сун на юге страны внуком Чингисхана Хубилаем монгольская династия приняла китайское имя Юань и ввела при своем дворе китайский церемониал. Вследствие расширения территорий империи монголы попадали во все большую зависимость от китайских писцов, без них они просто не были способны обеспечить бюрократический порядок на огромных пространствах. Наконец, в 1315 г. в империи вернулись к системе традиционных экзаменов на чин, конечно, допуская к ним представителей и других этносов, чтобы не попасть в полную зависимость от китайцев хань. Одновременно монголы пытались избежать полной ассимиляции более высокой китайской культурой. Они запретили заключение браков с китайскими женщинами, вели правительственную переписку на монгольском языке и на летние месяцы возвращались назад в Монголию58. С китайской стороны этому противостояла конфуцианская уверенность в преобразующем эффекте культуры, который со временем цивилизует и варварских завоевателей с севера. После краха династии Юань и отступления монголов на север китайское общество все же принципиально поменялось: насилию как средству господства стали придавать большую ценность, а потребность в военной защите против варваров с севера стала ощущаться более отчетливо.

Совершенно иной ситуация была у испанцев, империи которых не угрожало вторжение варваров; «дикари» во вновь открытом Новом Свете воспринимались лишь как объект для цивилизирующих усилий. Цивилизирование их в соот- вет-ствии с имперской миссией Испании заключалось прежде всего в христианизации. Здесь дело было не в том, чтобы сделать кочевников оседлыми, а в том, чтобы покончить с человеческими жертвоприношениями. Каннибальские ритуалы были приемлемы в большинстве индейских сообществ, поэтому испанцы, как аргументировал Франсиско Витория в своем труде «De jure belli Hispanorum in Barbaras» [95] «О праве испанцев воевать в Варварин» (лат.). (1539), не просто вмешивались, чтобы освободить возможных жертв, но и добивались владычества, чтобы покончить с продолжением такой практики у местных59. Угрозы для испанской власти «дикари», конечно, никогда не представляли. С начала и до конца Испанской мировой империи они были и оставались объектом империалистической политики60.

Казаки в царской России занимали промежуточное положение по сравнению с римским и испанским методом обращения с варварами соответственно. Так как именно их кочевой образ жизни [96] Любопытное и достаточно спорное утверждение автора. Чисто кочевым образ жизни казачества вряд ли можно назвать даж е применительно к самым ранним этапам его истории. Более того, несмотря на особую этническую идентичность многих представителей казачества, сложный процесс его формирования за счет привлечения ряда представителей соседних народов, вряд ли можно утверждать, что казаков в Московии и тем более в императорской России воспринимали как варваров, то есть людей явно иного этнического происхождения, нежели титульная нация империи. был предпосылкой для того, чтобы они могли защищать теряющиеся на просторах степей границы империи от атак и набегов извне со стороны кочевых народов, едва ли был интерес в том, чтобы сделать их оседлыми. Риск, на который цари шли при привлечении полуварварских народностей для охраны империи, заключался в сильном тяготении последних к волнениям и грабежам внутри имперского пространства; именно поддержка казачества придала динамику и опасность крестьянским восстаниям в начале XVIII в. [97] Строго говоря, это же касается крестьянских восстаний на протяжении не только XVIII, но и всего XVII в. Однако и после более прочного включения казаков в состав русской армии с 1750-х гг. они с точки зрения имперской миссии оставались сомнительным элементом: в связи с их манерой ведения боевых действий у многих русских наблюдателей возникал вопрос, не является ли якобы циви- лизирующая сила Российской империи более варварской, нежели образ жизни населения покоренных областей Кавказа и Средней Азии61.