Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

оттеснен еще задолго до того, как вследствие распространения этнически-националистических и прежде всего религи- озно-цивилизаторских идеологий был сокрушен Советский Союз, ведь они, если угодно, имели то преимущество, что не ставили успех антиимпериалистической борьбы в зависимость от социально-экономических индикаторов. Скорее речь в них шла о том, чтобы защитить этническую, культурную или религиозную идентичность. Простыми расчетами затрат и прибылей этот обоснованный идентичностью антиимпериализм описать нельзя. Его взлет, последовавший за закатом марксизма, привел к тому, что война и насилие утратили свой инструментальный характер и приобрели экзистенциальное измерение: они теперь стали не только средствами достижения определенных целей и смыслов, но и техникой самоутверждения и самоусиления. Кто не владел ею, тот шел на дно или утрачивал по меньшей мере свою культурную идентичность. Важнее, нежели результат борьбы, при этом становилась борьба за желание бороться. Обладающим самыми серьезными последствиями отражением такого хода развития событий явилось появление новых форм международного терроризма, особенно в виде акций террористов- смертников.

Вопрос, какую ценность приобретает цивилизационнокультурная идентичность по сравнению с шансами и опасностями социально-экономических перемен на периферии зон благосостояния, таким образом, становится решающим для будущих войн в мире и для формы террористических угроз имперским центрам. Сформулируем точнее: если элиты этих стран ставят на экономический рост и рассматривают перспективу участия в материальном благосостоянии, то тогда возможны компромиссы или иные формы взаимного учета интересов. Если же, напротив, они стремятся к защите идентичности, которой угрожает образ жизни, перенимаемый у имперского центра, тогда не может быть ни компромиссов, ни компенсаций. Ведь западный образ жизни в условиях глобализированного экономического, информационного и медийного пространства не может быть ограничен какими- либо конкретными регионами. К тому же его распространение не находится под прямым политическим контролем, а продвигается как экономическими, так и гражданскими, общественными акторами: с одной стороны, за счет открытия новых рынков для западных товаров, с другой — с помощью образовательных программ и проектов установления равноправия для женщин. Из этого на периферии имперских порядков непременно возникают влиятельные группы, которые ощущают сильное притяжение мирового порядка и образа жизни имперского центра и намереваются перенять последний. Борьба антиимпериалистических акторов поэтому начинается как гражданская война в обществах имперской периферии, и сражаются там за то, какие ценности станут для них базовыми.

Так как традиционные гражданские войны практически неотделимы от борьбы за политическую власть и за общественные ценности, можно наблюдать в них и разделение на два различных типа гражданских войн за пределами имперских центров. С одной стороны, друг с другом сражаются группировки полевых командиров, ведь для них речь идет только о военном контроле за теми или иными территориями, представляющими интерес, потому что там можно обнаружить ценные полезные ископаемые или сырьевые ресурсы71. Ценности и религиозно-культурная ориентация живущих там людей полевых командиров не интересуют; они становятся тиранами населения, однако вовсе не хотят ни развивать его, ни менять. С другой стороны, этому варианту противостоят те гражданские войны, в которых контроль за полезными ископаемыми и политической властью имеет лишь второстепенную роль, потому что там речь идет о культурной идентичности людей: чтобы они вели жизнь, ориентированную на обычаи и традиции, чтобы религиозные ценности для них имели значение непременных обязательств, чтобы они противостояли гедонистическим поползновениям Запада и так далее.

Из гражданских войн первого рода имперский центр может выйти победителем как политическим, так и военным путем: побеждающая сторона впоследствии сама обратится к имперским экономическим магнатам, если захочет капитализировать полезные ископаемые ради продолжения борьбы. Сырье, в котором заинтересованы зоны благосостояния и от которого они зависимы, таким образом, будет к ним поступать вне зависимости от того, кто именно говорит от имени данной территории. Если имперский центр и вмешивается в эту войну, то, как правило, не ради отстаивания своих политических или экономических интересов, а потому, что преступления и жестокость полевых командиров перешли установленный всеми предел, и коалиция неправительственных организаций и СМИ требует гуманитарной интервенции, чтобы покончить с насилием. Однако она последует в любом случае очень поздно, к тому же, только если не предвидится быстрого завершения боев.

При втором типе гражданских войн, в которых речь идет о нормах и ценностях, готовность к интервенции так же невелика. Однако там имперский центр с точки зрения конфликтующих сторон изначально задействован уже потому, что противники господствующего режима полагают его стабильность и дальнейшее существование результатом поддержки со стороны империи, становясь таким образом антиимпериалистическими акторами. При этом они, как правило, отвергают и сражаются именно с тем, что представляет собой проникающая из имперского центра на периферию «мягкая сила», а потому предложение Джозефа Ная, что США должны для обеспечения своей власти более полагаться на войроугег нежели на Ьагброууег72, в таких случаях вряд имеет перспективы. В действительности воЛроАЛгег имеет существенно большее воздействие на образ жизни обществ, чем йагброх^ег: последняя касается лишь властных отношений, первая меняет идентичность. Фундаментализм во всех своих разновидностях является прежде всего сопротивлением «мягкой силе» имперского центра. Это сопротивление не обязательно должно быть насильственным, однако в связи с динамикой, с которой распространяется «мягкая сила» империи, оно имеет тенденцию к применению насильственных средств.

Фундаменталистские группировки, ведущие борьбу за внутренние ценности и ориентацию своего общества73, превращаются в антиимпериалистических акторов тогда, когда они делают имперский центр прямо или косвенно ответственным за эрозию отстаиваемых ими ценностей и видят в вооруженной борьбе единственную возможность остановить то, в чем они чувствуют угрозу нравственности. Ранним вариантом такого религиозно-культурного антиимпериализма является восстание Маккавеев против владычества Селевкидов в Палестине во II в. до н. э.74В постепенном распространении эллинистической культуры, которая была воспринята сначала еврейской диаспорой, но вскоре и высшим слоем в Иерусалиме и Иудее, ориентировавшаяся на нравы и веру предков группа увидела угрозу своей идентичности, прежде всего строгому монотеизму, и восстала против этого75. Царь из династии Селевкидов Антиох IV Эпифан отреагировал усиленными репрессиями, что повлекло за собой опять же распространение восстания, которое вскоре уже велось как партизанская война. В почти необитаемых гористых районах могли действовать лишь небольшие отряды селевкидской армии, над которыми группы партизан имели устойчивое превосходство. При этом на пользу повстанцам шло то, что империя Селевкидов уже находилась в упадке: на востоке ее сильно теснили парфяне, на западе она столкнулась с экспансионистской мощью Рима, а соперничество и схватки за власть в ее центре уже обеспечили невозможность принятия решений на долгосрочную перспективу. Поэтому восставшие евреи сумели укрепиться как в военном, так и в политическом смысле и в конце концов добились политической и религиозной автономии.