Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Терроризм и партизанская война отличаются не только тем, что партизаны ориентированы в первую очередь на физические, а террористы на психические последствия предпринимаемых ими насильственных действий, но и тем, что партизаны по внутренней сущности своей придерживаются обороны78, в то время как террористы могут в любое время перейти к атакам. К тому же партизаны обречены на то, чтобы оставаться в зависимости от поддержки населения в области его действий, дабы оно давало им укрытие. К транснациональному терроризму это не относится. Он обращается к денежным потокам из поддерживающих их кругов и использует инфраструктуру стран, в которых проводит свои атаки. К последней относятся густая сеть СМИ, а также система перевозки масс населения в тесном урбанистическом пространстве, воздушное сообщение, Интернет и, не в последнюю очередь, анонимность современных крупных городов. Эта инфраструктура позволяет получить все, что необходимо для террористической атаки: от размещения команд террористов и их снабжения до использования самолетов в качестве оружия и мобильных телефонов в качестве запала взрывателя. Это показали акции в Нью-Йорке и Мадриде.

Однако в чем же заключается стратегическая цель новых форм терроризма? Классический терроризм, возникший в России в конце XIX в., был направлен против верхушки царского режима, а также частей его репрессивного аппарата. В планах его было внести смятение в ряды элиты, принимающей решения, и одновременно обеспечить поддержку своему делу со стороны населения, чтобы подвигнуть его на массовые выступления против существующего режима. Террористические атаки должны были послужить лишь запалом к всеобщему восстанию. Так это функционировало скорее в национально-революционных движениях, нежели в социально-революционных. Однако в основе международного терроризма лежит совершенно иная стратегия: нанося удары по гражданским объектам, когда каждый может стать жертвой, они не могут снискать никаких симпатий. Здесь речь идет о современном варианте опустошительной войны. Целью ее должно стать полное запустение вражеских территорий. Террористы в принципе следуют той же стратегии, что и кочевые народы, которые в ходе быстрых рейдов врывались в пространство, где царил имперский мир, проносясь по нему, предавая все огню и мечу и вновь исчезая, еще до того как против них могли бы выступить войска империи.

То, что в классической войне на опустошение давала быстрота атакующего, при терроризме представляется скрыто- стью его акторов в условиях анонимности больших городов, их растворением в массе прибывших туда чужестранцев и, наконец, высокой мобильностью, о которой уже не должны, как раньше, заботиться сами нападающие, ведь они могут воспользоваться имеющейся транспортной системой. При этом цель их атак заключается не в физическом уничтожении деревень и городов или же в опустошении целых регионов страны, а в воздействии на лабильное психическое состояние населения в постгероических обществах. С помощью террористических актов население должно быть приведено в состояние ужаса и истерии, которое несовместимо с нормальной жизнью, экономическими и финансовыми процессами, а потому приводит к огромному ущербу. И эффект этой стратегии достигается не столько мощью атакующих, сколько трагической уязвимостью атакованных. Результатом террористических действий, помимо прочего, может оказаться вынуждение имперских властей начать вторжение на территории, откуда, как предполагают, и приходят террористы, так что может начаться классическая партизанская война, в которой асимметричное превосходство империи едва ли будет сказываться, а вот асимметричная креативность антиимпериалистических акторов вполне проявит себя. Здесь слабые могут стать сильными, ведь до этого именно сильные стороны империи превращались в слабые за счет организации террористических атак на них.

После того как в течение XX столетия мощь периферии существенно возросла, поскольку империи уже не могли «со всей строгостью» обратиться против инсургентов, тезис о конце имперской эпохи казался убедительным. Однако очень быстро оказалось, что он преждевременный. Вместо недвусмысленного финала существования всех империй дело дошло до новой формулировки имперского порядка. Констатировалось, что имперская держава, отказавшаяся от осуществляемого на суше контроля над территориями, где ее можно было бы атаковать и нанести ей урон, теперь осуществляла контроль с воздуха или из космического пространства. При этом она получала возможность вмешиваться в дела конт-ролируемых территорий избирательно и частично. То, что империя потеряла в смысле политических возможностей, она смогла компенсировать технологическими разработками. На это антиимпериалистические акторы отреагировали тем, что заменили классическую партизанскую войну новыми видами международного терроризма. То, что в условиях классической симметрии приводило к гонке вооружений, теперь превратилось в соревнование между технологическими инновациями и

стратегической изобретательностью. Поэтому более всего империям теперь угрожают не территориальные, а бюджетные нагрузки.

В течение всего одного десятилетия настроения полностью поменялись: к началу 1980-х гг. многие американцы полагали, что их страна неуклонно движется к закату, вследствие которого, однако, возобладает не Советский Союз, а явно Япония и Западная Европа, а в 1990-х появился новый «триумфализм», когда США расхваливались как могущественнейшая страна на планете и сформировалась позиция, что конец «американского столетия» придет еще не скоро. Конечно, такое восприятие ситуации может быть объяснено иной фокусировкой внимания наблюдателей: глубокие перемены в ментальности были ожидаемы, тогда как иные точки зрения просто не замечались. В действительности ощущение изменения объекта было вызвано лишь смещением поля зрения.

Когда в поздней фазе «холодной войны» жители Западной Европы полагали, что США вступили на путь заката, они в первую очередь обращали внимание на возросшие там опасения за будущее этой страны, указывая при этом на падающие объемы индустрии, высокий уровень криминалитета, нарастающий разрыв между богатыми и бедными, проблемы в сфере здравоохранения и образования, растущий государственный долг, низкий уровень накоплений населения, в конце концов, на постоянный и значительный дефицит торгового баланса США. А вот после крушения Советского Союза и демонстрации американской силы во время Второй войны в Заливе [117] Так на Западе называют операцию «Буря в пустыне», когда Ирак Саддама Хусейна был атакован после аннексии им Кувейта. Первой войной в Заливе называют ирано иракскую войну 1980-1988 гг. в 1991 г., напротив, укрепилось впечатление, что США будто бы заняли беспримерную в истории позицию глобального доминирования, и отмечалось, главным образом, то, что Америка теперь взяла на себя роль мирового полицейского, причем не только для того, чтобы лишь остановить самых отъявленных негодяев в их злобных устремлениях, но и чтобы позаботиться о продолжении развития процесса неолиберальной глобализации, от которого США получали экономическую выгоду.