Родрик Брейтвейт - За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Если бы Горбачев тогда устранился от общественной жизни, как это сделал де Голль в 1956 году, он мог бы сохранить уважение народа как заслуженный государственный деятель. Увы, он не умел и не мог молчать.

Всякий раз, когда он выступал публично, он невольно напоминал своим слушателям, почему он так им надоел. Последним его унижением была отважная, но провальная президентская кампания 1996 года, когда он получил менее одного процента голосов. Смерть Раисы Максимовны в 1999 году была для него личной катастрофой. Но, по иронии судьбы, она явилась поворотным пунктом в отношении к нему общественности, ибо простые русские сочувствовали его горю. Его семидесятилетие в начале марта 2001 года было широко и тепло отмечено в центральной печати и на телевидении. Его прежний соперник, Ельцин, отметил свое семидесятилетие месяцем раньше, больной, снова в больнице, одинокий, — почти никем не признаваемая личность из прошлого. Горбачев же остался прежним — обаятельным, говорливым, чуждым всякой напыщенности. Он произносил речи и танцевал далеко за полночь на своем дне рождения в московской гостинице, окруженный соратниками времен перестройки, друзьями, дочерью и двумя внучками. Последний Генеральный секретарь ЦК КПСС был не только крупной исторической фигурой, он по-настоящему симпатичный человек.

Первая неделя января 1992 года была страшно холодной. Государственный министр по вопросам развития заморских территорий Линда Чокер прибыла в Санкт-Петербург проверить, как доставляется британская экстренная помощь. Осмотрев партию британского зерна в доках, мы заглянули в один современный супермаркет на окраине города; приятное, чистое, сравнительно неплохо построенное здание. Длинная очередь — в основном, конечно, женщины — стояла снаружи на 12-градусном морозе и пронизывающем ветру. Г-жа Чокер сообщила, кто она и зачем здесь. Одна женщина тут же на нее накинулась: никакая иностранная помощь до простых людей не доходит, ее всю захватывают и перепродают мошенники. Очередь поддержала ее. Но одна пожилая женщина, дружелюбная и по-матерински ласковая, сказала, что толпа преувеличивает, не все в России мошенники. Никого конкретно винить нельзя. Гуманитарная помощь — вещь, конечно, хорошая, но это лишь временное решение вопроса. Она рассказала мне свою историю. Она выросла в Пскове, во время оккупации. Когда немцы начали отступать, они согнали всех молодых мужчин рыть противотанковые рвы. Мать спрятала ее брата в амбаре и послала вместо него ее. Она провела полгода в немецком лагере. Ей было в то время 12 лет. Теперь единственное, чего она хочет, так это мира и покоя. Я неловко ее обнял и пожелал всего самого хорошего.

Внутри магазина полки были пусты. Одна девушка пыталась продать еще одной длинной очереди положенное по талонам растительное масло. Хотя она не справлялась, остальные продавцы стояли рядом и ничего не делали. Коренастый пожилой мужчина подошел к нам и агрессивным тоном заявил, что Горбачев, Ельцин и Собчак предали народ. В брежневские времена положение было лучше. Все это — дело рук жидов, собирающихся захватить весь мир. Стране нужен такой человек как Жириновский. Две женщины спросили, не можем ли мы уговорить управляющую открыть еще две-три торговые точки. Управляющая, взволнованная женщина лет тридцати, разволновалась еще больше, очевидно, ожидая скандала. Я вывел г-жу Чокер из магазина.

Каким образом советская экономика дошла до такого состояния? Ведь еще сравнительно недавно буквально все, кроме самых закоренелых скептиков, считали, что это вторая по мощи экономика в мире, и связывали ее успехи с преимуществами социалистической системы. Неру, Нкрума и другие лидеры «третьего мира», присматриваясь к западному капитализму и к тем провалам, которые он потерпел в период между двумя мировыми войнами, пришли к выводу, что советская экономическая модель, прежде всего, организуемая государством индустриализация — ключ к развитию их отсталых стран. А в 70-е годы, когда капиталистические страны Запада шатались под тяжестью нефтяного кризиса, и в этих странах, несмотря на блестящие достижения предшествующих десятилетий, начинали верить советским утверждениям, что коммунистической системе в конечном итоге суждено победить, как предсказал Маркс.

Между тем даже в 1961 году, когда Нкрума совершал свой первый визит в Советский Союз, советская экономика переживала уже серьезный кризис. Экономическая система Сталина была грубой, но, если не иметь в виду, во что она обходилась по числу человеческих жизней, довольно действенной для страны, переживавшей начальную стадию индустриализации. Плановики, устанавливая высшие показатели для наиболее важных ресурсов — стали, угля, электроэнергии, распределяли затем продукцию между различными отраслями промышленности, производившими танки, тракторы и прочее. Предприятиям «спускали» при этом сверху планы, составленные на основе принципа «от достигнутого уровня», то есть попросту добавляя определенный процент к показателям плана предыдущего года. Директоров предприятий побуждали выполнять установленные для них нормативы с помощью кнута и пряника, включая и смертную казнь за «вредительство». Эффективность, собственно говоря, и достигалась главным образом за счет страха и жестокости наказаний за невыполнение плана. Когда же впоследствии, уже при Хрущеве, расстреливать за это перестали, система начала давать особо заметные сбои. Но частное предпринимательство не допускалось в принципе, его расценивали как «спекуляцию». Цены удерживались на определенном уровне административными методами. В течение десятилетий советская экономика (если судить по цифрам производства угля, железа, стали и так далее) росла, возможно, быстрее, чем любая другая, хотя ни одна плановая «пятилетка» не была выполнена (что тщательно скрывалось). Индустриализация стала возможной благодаря ограблению крестьянства, она и финансировалась главным образом за счет него. Советская «сельскохозяйственная революция» оказалась кровавой и неудачной с самого начала. Однако до сих пор находятся люди, утверждающие, что поставленная цель оправдывала исключительно жесткие средства, применявшиеся для ее достижения.

Система добилась действительно значительных результатов, хотя и не столь ошеломительных, как это утверждали ее апологеты. В 1987 году журнал «Новый мир» опубликовал статью Ханина и Селюнина, в которой говорилось, что с 1928 по 1986 год советская экономика выросла всего лишь в 6–7, а не в 90 раз, как это утверждала официальная статистика [83] A. Brown. The Gorbachev Factor. — P. 135. . Системе удалось создать военную технику, позволившую одержать верх над немцами и какое-то время состязаться с американцами. Однако она не была экономической системой в нормальном смысле слова. Советские «деньги» были не настоящие, а всего лишь расчетные единицы. В местном музее в Мурманске собрана коллекция русских банкнот, которая отражает историю России. В нем хранятся царские банкноты и боны, начиная с эпохи Петра I, а также «деньги», выпускавшиеся бесчисленными воюющими друг с другом группировками периода Гражданской войны, банкноты белогвардейцев с изображением коронованного двуглавого орла — такие выпускались до расстрела царя, а после его расстрела — с изображением некоронованного орла; банкноты, выпущенные британскими интервентами в 1919 году; банкнота достоинством 1 миллиард рублей периода военного коммунизма, другая — того же достоинства, напечатанная в 1920 году Арменией, ставшей на короткий срок независимой; одна банкнота Бухарского эмирата с надписями на арабском языке, и одна, выпущенная тайной полицией для концентрационных лагерей. Директор музея — энтузиаст своего дела сказал мне, что когда Сталин предпринял свою насильственную революцию в промышленности и сельском хозяйстве, советские банкноты уже не имели банковского обеспечения; это были «политические» векселя, а не экономические. Поэтому, когда немцы попытались подорвать советскую экономику, наводнив страну фальшивыми деньгами, их расчет не оправдался. Рубль и без того ничего не значил.