Родрик Брейтвейт - За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Так же, как советские деньги не были деньгами, советские банки не были банками. Они служили государству просто счетными конторами. Они взимали смехотворный процент, и их «кредиты» промышленности далеко не всегда возвращались. Добиться поразительных успехов в космосе, а также в передовых областях военной технологии помогали капиталовложения в подготовку, прежде всего, научных и технических кадров и использование ресурсов на чрезвычайно затратные программы, которым отдавался приоритет. По осторожным подсчетам, к концу существования Советского Союза более 30 процентов всей его экономической деятельности было прямо или косвенно направлено на оборону. Некоторые уважаемые русские экономисты позднее называли другую цифру — 50 процентов, а то и больше [84] Более высокая оценка размеров советских расходов на оборону заимствована из кн.: Vladimir Mau. The Political History of Economic Reform in Russia, 1985–1994. — London, 1996. — P. 5. .

К началу 60-х годов советские руководители знали, что экономика находится в состоянии застоя. Масштабные, отражающие амбиции правительства, стройки, требовавшие громадных капиталовложений, годами, а иногда даже десятилетиями, оставались незавершенными. Убогие товары, которые даже многострадальный советский потребитель отказывался покупать, залеживались на складах. Сельское хозяйство охватывал один кризис за другим. Скрытая безработица возрастала. Передовые технологии, созданные блестящими учеными и техниками, современнейшие конструкторские разработки пылились на чертежных досках, в секретных сейфах, потому что не существовало реального механизма внедрения их в производство.

Официальная статистика утверждала, что рост экономики продолжается, хотя темпы ее развития замедлились. В 1964 году молодой экономист из Новосибирска Абел Аганбегян сообщил своим коллегам, что официальные цифры не соответствуют действительности, и посоветовал пользоваться вместо них данными ЦРУ. От иностранных бизнесменов, которые могли своими глазами видеть огромную пропасть между советскими достижениями в космосе и чудовищным мотовством и некомпетентностью на советских заводах, где они бывали, все труднее становилось скрывать действительное положение вещей. Экономика работала исключительно благодаря смазке, обеспечивавшейся всеобъемлющей системой блата, а также благодаря появлению «подкласса» толкачей, агентов и посредников, которые могли устанавливать связь между спросом и предложением. Но самое главное, она работала благодаря героическим усилиям управляющих заводами и фабриками, движимых своеобразным сочетанием преданности делу, честолюбия и вполне обоснованного страха перед последствиями возможных неудач.

Хрущев понимал, что надо что-то делать. Вначале он испробовал традиционные методы — организовывал политические кампании, наказывал козлов отпущения и пытался как-то подновить административную систему. Он ворчал по поводу «иждивенчества» — системы зависимости, при которой людей фактически поощряли ничего не делать до получения приказов и фондов сверху. Но каждая новая «реформа» порождала новые проблемы. В начале 60-х Хрущев разрешил провести более основательную дискуссию. Позиции советских экономистов разделились. Некоторые считали, что можно заставить работать какой-то вариант старой машины централизованного планирования, если ее компьютеризировать. Другие утверждали, что это в принципе невозможно: даже самый мощный компьютер не способен охватить и переработать объем информации, требующейся для того, чтобы воспроизвести всю сложность реальной экономики. В результате вместо этого начали робко предлагать решения, граничившие с ересью — с точки зрения системы. Профессор Либерман предложил способы регулирования экономики, которые потом назвали симуляцией рынка, и применение понятия «прибыль», которая, однако, строго контролировалась государством и оказывалась практически условным понятием. Но никто не осмелился или не имел возможности сказать, что введение вновь частной собственности явилось бы наилучшим способом побудить участников экономики вести себя более разумно. В разгар дискуссии в конце 1964 года британский посол в Москве сообщил в Форин Оффис, что «при всех разговорах о прибыли, совершенно невероятно, чтобы Советский Союз когда-либо разрешил отдельным гражданам накапливать ее и пускать в дело: тех немногих, кто пытается это сделать, расстреливают». Много лет спустя я встретил в Ростове-на-Дону одного предпринимателя, который сам был в то время частью подпольной экономики. Для него люди, которых расстреляли, Ройфман, Шакерман и другие (некоторые из них совершили свои «преступления» еще до того, как Хрущев издал соответствующий закон) — были настоящими мучениками святой идеи свободного предпринимательства.

Тем не менее, в 1965 году премьер-министр Косыгин все-таки предпринял систематизированную попытку экономической реформы. Попытка была подавлена сопротивлением бюрократии и стремлением Брежнева к легкой и спокойной жизни. В 1970 году Андрей Сахаров предостерег Брежнева, что «беспорядок и застой в экономике» будут усиливаться, если не предпринять каких-либо мер против «антидемократических норм жизни», введенных Сталиным и так и оставшихся не отмененными до конца [85] См. Geoffrey Hosking. The Awakening of the Soviet Union. .

В 1974 году Байбаков, председатель Госплана, предупредил, что экономика находится в серьезной беде. Дух партийных чиновников упал, когда они поняли масштабы и характер кризиса. Горбачев вспоминает, что недовольство среди простого народа усиливалось по мере того, как количество и ассортимент товаров в магазинах снижались [86] M. C. Горбачев. Жизнь и реформы. — С. 327 ff. . Ельцин, бывший в то время первым секретарем обкома, заявил жителям Свердловска в 1981 году, что рационирование продовольствия будет продолжаться: семьи могут рассчитывать на получение не более одного килограмма мяса на человека по праздничным дням — то есть 1 Мая и в годовщину Октябрьской революции. По уровню потребления на душу населения Советский Союз к концу 80-х годов занимал 77 место в мире. 44 процента советских пенсионеров получали пенсии ниже официального прожиточного минимума [87] См. L. Aron. Boris Yeltsin. — PP. 90, 281–284, 295. . В 1989 году горбачевский министр здравоохранения Чазов сообщил, что в одной из каждых четырех советских больниц нет канализации, в одной из каждых шести — водопроводной воды; что десятки тысяч медицинских работников получают зарплату, близкую к черте бедности, и что СССР тратит на здравоохранение меньше, чем любая другая развитая страна [88] «Известия» от 11 июля 1989 года. . Советская экономика и система социального обеспечения провалились задолго до того, как Горбачев начал свои реформы. В последующие годы эти печальные факты позабылись, когда народ по понятной причине, а коммунисты и националистические политики — из своекорыстных соображений, стали обвинять Горбачева, а затем и Ельцина в страданиях, которые пришлось пережить столь многим русским в 90-е годы.