Людвиг Мизес - Либерализм

Мы видим, что, как только мы отказываемся от принципа, согласно которому государство не должно вмешиваться ни в какие вопросы, затрагивающие образ жизни индивида, мы в конце концов приходим к тому, что начинаем регулировать его в мельчайших деталях. Личная свобода индивида упраздняется. Он становится рабом общества, обязанным повиноваться диктату большинства. Едва ли есть необходимость широко распространяться о возможных способах злоупотребления такой властью. Даже если такого рода полномочия будут находиться в распоряжении людей, действующих из лучших побуждений, это неизбежно превратит мир в кладбище духа. Весь прогресс человечества достигнут в результате того, что инициатива незначительного меньшинства, отклонившись от идей и традиций большинства, в конце концов заставляла его воспринять новшества. Предоставить большинству право диктовать меньшинству, о чем ему думать, что читать и что делать, означает раз и навсегда поставить крест на каком бы то ни было прогрессе.

И пусть нам не говорят, что борьба с морфинизмом и борьба против «вредной» литературы – совершенно разные вещи. Единственная разница заключается только в том, что некоторые из тех, кто выступает за запрет первого, не согласятся с запретом последнего. В Соединенных Штатах методисты и фундаменталисты сразу же после принятия закона о запрещении производства и продажи алкогольных напитков начали борьбу за запрещение эволюционной теории и во многих штатах уже добились изгнания дарвинизма из школ. В Советской России подавлено любое свободное выражение взглядов. Будет ли дано разрешение на публикацию какой-либо книги, зависит от решений необразованных и неотесанных фанатиков, поставленных во главе правительственного органа, облеченного властью заботиться об этих вопросах.

Склонность наших современников требовать авторитарного запрета, как только им что-то не нравится, и их готовность подчиняться этим запретам, даже когда то, что попало под запрет, является для них вполне приемлемым, демонстрирует сохранение у них глубоко въевшегося духа рабской покорности. Необходимы долгие годы самообразования, прежде чем подданный сможет превратиться в гражданина. Свободный человек должен уметь быть терпимым, если поведение и образ жизни его ближнего не соответствуют его представлениям о должном. Он должен избавиться от привычки звать полицию всякий раз, когда ему что-то не нравится.

Либерализм ограничивает свое внимание целиком и полностью земной жизнью и земными устремлениями. Царство религии не относится к этому миру. Таким образом, либерализм и религия могли бы существовать бок о бок, не соприкасаясь друг с другом. И не вина либерализма в том, что между ними возникли противоречия. Он не выходил за границы свойственной ему области и не вторгался на территорию религиозной веры или метафизической доктрины. Тем не менее он столкнулся с Церковью как политической силой, предъявляющей претензии на право регулировать в соответствии со своими взглядами не только отношения человека с грядущим миром, но также и дела этого мира. Именно здесь и пришлось организовать линию фронта.

В этом конфликте либерализм одержал столь убедительную победу, что Церковь была вынуждена раз и навсегда отказаться от претензий, решительно предъявляемых ею на протяжении тысячелетий. Сжигание еретиков, преследования инквизиции, религиозные войны – все это сегодня принадлежит истории. Сейчас никто не может понять, как можно было тащить в суд, заключать в тюрьмы, мучить и сжигать тихих людей, отправлявших религиозные обряды, пусть и руководствуясь собственными представлениями, в четырех стенах своих домов. Но даже если больше не пылают костры ad majorem Dei gloriam [35], нетерпимость все еще сохраняется.

Либерализм, однако, должен быть нетерпим к любому виду нетерпимости. Если считать мирное сотрудничество всех людей целью общественной эволюции, то нельзя священникам и фанатикам позволять нарушать мир. Либерализм провозглашает терпимость к любой религиозной вере и к любому метафизическому убеждению не по причине безразличия к этим «высшим» вещам, а из убежденности в том, что гарантия мира в обществе должна иметь приоритет над всем и всеми. А поскольку он требует терпимости к любому мнению и к любой церкви и секте, он должен напоминать им об их границах, когда они начинают проявлять нетерпимость за их пределами. В общественном порядке, основанном на мирном сотрудничестве, нет места притязаниям Церкви на монополию обучения и образования молодежи. Церкви можно и должно быть отдано только то, на что по собственной воле дают согласие ее приверженцы; но в отношении людей, которые не хотят иметь с ней ничего общего, ей не может быть позволено ничего.

Трудно понять, как эти принципы либерализма могут иметь врагов среди прихожан различных конфессий. Если они не позволяют Церкви вербовать новообращенных силой – своей собственной или предоставляемой в ее распоряжение государством, – то, с другой стороны, они точно так же защищают эту Церковь от принудительного обращения ее сторонников в другую веру. То, что либерализм забирает у Церкви одной рукой, он возвращает ей обратно другой рукой. Даже религиозные фанатики должны признать, что либерализм не отбирает у веры ничего из того, что принадлежит ее сфере деятельности.

Разумеется, церкви и секты, которые там, где они имеют превосходство, но не могут преследовать инакомыслящих, там, где они оказываются в меньшинстве, также требуют терпимости по крайней мере по отношению к себе. Однако это требование терпимости не имеет ничего общего с либеральным требованием терпимости. Либерализм требует терпимости, следуя принципу, а не из противоречия. Он требует терпимости даже к очевидно бессмысленным учениям, абсурдным формам ереси и по-детски глупым суевериям. Он требует терпимости к доктринам и убеждениям, являющимся вредными и разрушительными для общества, и даже к тем движениям, с которыми неутомимо борется. Требовать и проявлять терпимость либерализм побуждают не уважение к содержанию доктрины, к которой следует быть терпимым, а знание того, что только терпимость может создать и сохранить мир в обществе, без которого человечество будет отброшено в варварство и нужду давно прошедших эпох.

Против всего глупого, бессмысленного, ошибочного и вредного либерализм борется с помощью оружия разума, а не грубой силы и репрессий.

Государство представляет собой аппарат сдерживания и принуждения. Это относится не только к «государству – ночному сторожу», но и к любому другому, а больше всего к социалистическому государству. Все, что способно сделать государство, оно делает посредством принуждения и силы. Подавление поведения, опасного для общественного порядка, отражает самую суть деятельности государства. В социалистическом обществе к этому добавляется контроль над средствами производства.