Майкл Хадсон - Убийство Хозяина: Как финансовые паразиты и долговое рабство разрушают мировую экономику

Финансовое уклонение от уплаты государственных налогов и пошлин

Теперь, когда собственность на землю была демократизирована — в кредит — большинство населения (две трети в Соединённых Штатах и более четырёх пятых в Скандинавии) больше не платят ренту землевладельцам. Вместо этого домовладельцы и инвесторы коммерческой недвижимости выплачивают большую часть арендной платы банкирам в виде процентов по ипотеке. В Соединённых Штатах банкиры получают около двух третей денежного потока от недвижимости, в основном за счёт снижения налогов на недвижимость. Чем больше финансовый сектор сможет снизить налоговые поступления правительства, тем больше ренты будет доступно для новых покупателей, чтобы платить проценты банкам за кредиты на покупку недвижимости. Это объясняет, почему финансовый сектор поддерживает антиналоговые протесты движения «Чаепитие» («Чайная партия»).

То же самое и в промышленности. Финансовые аналитики корпеют над корпоративными балансами, чтобы измерить денежный поток сверх прямых затрат на производство и ведение бизнеса. Этот показатель называется EBITDA: прибыль до вычета процентов, налогов и амортизационных отчислений. Собственники и их кредиторы стремятся освободить от налогообложения как можно большую часть этого дохода, и они достигают этого, в основном, превращая проценты в расходы, необлагаемые налогом.

Кредиторы всегда стремились освободиться от налоговых обязательств. Более низкие налоги на имущество оставляют больше ренты для выплат банкирам, а налоговые вычеты по процентным платежам оставляют больше корпоративных денежных потоков для выплат держателям облигаций, чем акционерам, получающим дивиденды. Банки теперь получают большую часть арендной платы за землю в виде процентов по ипотечным кредитам посредством сборщика налогов, в то время как держатели облигаций получают растущую долю корпоративной прибыли (или, точнее, общей EBITDA — прибыли до вычета процентов, налогов и амортизации) также за счёт сборщика налогов.

Всё это снижение налогов на финансы и недвижимость увеличивает дефицит государственного бюджета. Если банкиры также могут препятствовать правительствам выпускать государственные деньги для финансирования этого дефицита, то он должен покрываться за счёт заимствований у частных банкиров или же могут быть подняты налоги на труд и промышленность. И в своё время, когда государственные долги становятся слишком большими, чтобы их можно было выплатить за счёт сокращения налоговых поступлений, кредиторы требуют, чтобы правительства сбалансировали свои бюджеты путём приватизации государственных активов и предприятий. В результате общественное достояние превращается в широкий набор возможностей извлечения ренты банками для вкладывания средств.

Это тот вид захвата ресурсов, которые МВФ и Всемирный банк навязывали должникам из стран третьего мира на протяжении многих десятилетий. Именно так Карлос Слим получил мексиканскую телефонную монополию, чтобы навязать непомерные расходы бизнесу и населению в целом. В самое последнее время это можно увидеть в требованиях Европейского союза, Европейского центрального банка и МВФ принудить Грецию и Кипр к погашению их внешних долгов путём продажи любых прав на землю, нефть и газ, порты и инфраструктуру, остающиеся в общественном достоянии. То, что приватизируется, даст возможность извлечения монопольных «платных» рент.

Такая финансиализация и извлечение ренты в корне отличается от того, что классические экономисты определяли как «прибыль», получаемую от инвестиций в машины и оборудование и от найма рабочей силы для производства товаров и услуг. Финансовый сектор извлекает прибыль из своей привилегии создания кредита для получения процентов, сборов и комиссионных, выплачиваемых в основном из земельной ренты и монопольной ренты. Все эти формы доходов являются внешними расходами сверх производственных затрат.

Роль долга в войне против труда

Поскольку заработная плата работников выросла выше прожиточного минимума столетие назад, экономические футуристы вообразили постиндустриальную экономику досуга. Не принималось во внимание, что пропуск в средний класс включал демократизацию права собственности и образование в кредит, которые загоняли работающих в долги для покупки жилья, а в последнее время и для получения образования.

Финансовая эксплуатация труда также происходит, когда корпоративные рейдеры выкупают акционеров с помощью высокопроцентных «мусорных» облигаций в качестве своего предпочитаемого оружия. В результате промышленность превращается для банкиров в средство чрезмерного нагружения долгами. Корпоративные рейдеры могут платить своим кредиторам путём изъятия или понижения пенсионных фондов работников, переходя с пенсионных планов с фиксированными выплатами (когда работники знают, сколько они получат после выхода на пенсию) на «планы с установленными взносами» в пенсионный фонд. В последнем случае сотрудники знают только, сколько нужно платить каждый месяц, а не то, что останется им после того, как финансовые менеджеры заберут свою долю. (А это большая доля.) Маневрирование пенсиями становится тактикой в классовой войне, когда компании угрожают объявить банкротство, если работники не пересмотрят свои пенсионные права, уровни заработной платы и условия труда в сторону понижения.

Таков закон финансовых джунглей: большие рыбы пожирают маленьких. Компании используют планы владения акциями сотрудниками (ESOP) для скупки их собственных акций, позволяя менеджерам обналичивать свои опционы по более высокой цене. Давнее эмпирическое правило гласит, что около половины ESOP уничтожается в результате корпоративных банкротств. После выкупа Сэмом Зеллом с помощью заёмных средств газеты «Чикаго Трибьюн», её сотрудники остались с пустым планом ESOP.

Председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен рассказал о роли растущего личного и ипотечного долга в современной развёртывающейся классовой войне. При нормальных условиях безработица при относительно низком уровне 1997 года (примерно 5,4 процента, как в годы бума 1967 года и 1979 года) привела бы к повышению уровня заработной платы вследствие конкуренции работодателей при найме большего числа работников. Однако Гринспен объяснил Сенату США, что высокий уровень безработицы больше не нужен для сдерживания роста зарплат. Всё, что было необходимо, это негарантированность занятости: «На мой взгляд, повышенная негарантированность работы объясняет существенную часть ограничений в компенсации и, как следствие, сдержанную инфляцию цен».