Майкл Хадсон - Убийство Хозяина: Как финансовые паразиты и долговое рабство разрушают мировую экономику

Обман в пользу кредиторов требует цензуры экономической истории, всех фактов, как на самом деле развивались финансы, потому что уроки тысячелетий достаточно очевидны. Новые средства производства финансировались лишь небольшими кредитами. В этом и заключается финансовая трагедия нашего времени: ни банковская система, ни фондовый рынок не финансируют формирование материального капитала для увеличения производства, занятости и уровня жизни. Вместо этого экспоненциальный рост обслуживания долга запускает цепную реакцию, которая давит на экономику, пока та не обрушивается в тягостное инертное состояние.

Между тем, Один Процент подкармливает бизнес-школы и «мозговые центры», чтобы убедить общественность в том, что такие понятия, как незаработанные доход и богатство, не существуют. Демографический эффект размывания этого представления можно видеть в статистике роста числа самоубийств, сокращения продолжительности жизни и снижения рождаемости, а также в росте эмиграции.

Эти разрушительные последствия финансовой практики находятся в «слепом пятне», что делает постклассическую идеологию рантье «свободной от оценочных суждений». Зарабатывание денег на приватизации, инфляции цен на активы (экономика пузырей) и разграбление корпораций более пристойно назвали «созданием богатства». Банки выдают кредиты для повышения цен на существующую недвижимость, акции и облигации, в то время как фондовый рынок служит средством захвата компаний и выкупа ценных бумаг с использованием заёмных средств для замены капитала высокопроцентными облигациями. Вместо облегчения долгового давления финансовая система повышает зависимость от дальнейшего кредитования, чтобы нести долговое бремя.

Разрушительный характер финансового завоевания

Сова мудрости летает лишь по ночам. Лишь после крупного краха легче понять, где сделаны ошибочные повороты. Выкупы контрольного пакета акций с привлечением заёмных средств не финансировали новые капиталовложения, но обескровили компании из-за выплат держателям облигаций и акционерам-активистам. Пока Уоррен Баффет не назвал деривативы Уолл-стрит оружием массового финансового уничтожения, большинство экономистов не признавали разрушительную силу создания долга и то, что Один Процент ссужает свои сбережения 99 процентам, чтобы втянуть их в долги. Результат очень похож на описание в 1965 году физиком Робертом Оппенгеймером взрыва атомной бомбы «Тринити» («Троица»), когда он вспомнил слова Вишну из книги Бхагавад-гита: «Я стал смертью, разрушителем миров».

В романах от «Великого Гэтсби» Скотта Фицджеральда до «Костра тщеславий» Тома Вулфа ( «Костры амбиций» в русском переводе — Прим. перев. ) очень богатые люди символически изображались как безответственные водители автомашин, убивающие случайных прохожих. «Они были легкомысленными существами, Том и Дейзи, — писал Фицджеральд, — они вдребезги разбивали вещи и живых людей, а потом скрывались за своими деньгами, за своей всё поглощающей беспечностью или за чем-то другим, что скрепляло их странный союз, предоставляя другим расхлёбывать за ними всю эту кашу».

Именно это отличает богатых. Сопутствующий ущерб от их нападений столь же безответственный, сколь и разрушительный. Они равнодушны к тому, как их действия влияют на жизнь других. Рантье выдают себя за «создателей рабочих мест» и утверждают, что являются доверенными лицами, действующими как пастыри, как виртуальное правительство. Предполагается, что богатство рантье каким-то образом «просачивается вниз», как будто, обогащаясь сами, они также помогут росту экономики. Поэтому сегодняшние кредиторы называют финансистов «создателями богатства», которых «Голдман Сакс» изображает как «выполняющих Божью работу».

Точно так же, как водители в «Гэтсби» и «Костре» , виновные в авариях, перекладывали ответственность на других, так и Один Процент стремится обвинить сами финансовые жертвы («безумие толп»). Правительства обвиняются в наличии дефицита, несмотря на тот факт, что он является результатом налогового фаворитизма для рантье. Один Процент использует удержание зарплаты по FICA (федеральный закон о налогообложении в фонд социального страхования) с 1980-х годов как уловку для снижения прогрессивных налоговых ставок для самих себя, но обвиняет население с задолженностью в том, что оно стало жить дольше и создало «пенсионную проблему», забирая средства на социальное обеспечение и пенсии.

Это финансовая война — но не все войны заканчиваются победой самых прогрессивных участников. Конец истории не обязательно утопия. Финансовый способ покорения труда и промышленности сегодня столь же разрушителен, как и социальная война в Римской республике, которая ознаменовала её переход к империи в I веке до н.э. Именно долговая динамика, прежде всего, превратила эту империю в пустыню, доведя население до долговой кабалы и откровенного рабства.

Ливий, Плутарх и другие римские историки возлагали вину за крах в свою эпоху на кредиторов. Тацит приводит слова кельтского вождя Калгакуса, (ок. 83 года н.э.), воодушевлявшего свои войска, так описывая империю, против которой они должны были сражаться: «Грабители мира, они опустошили землю, разграбив всё и вся... Если враг богат — они алчны; если беден — спесивы, и ни Восток, ни Запад их не насытят.... На их лживом языке грабёж, резня, опустошение зовётся империей. Они оставляют за собой пустыню, говоря, что несут мир».

Мир, принесённый Римом, оказывался миром, возвращающимся к натуральному хозяйству на земле, так как города обезлюдели. Рим стал примером того, что происходит с экономиками, которые не ликвидируют свои долги, а разбиваются на кредиторов и должников. Его история, а потому и античность, закончилась в судорогах обезлюживания и тёмными веками.

Под господством кредиторской олигархии имперские завоевания Рима стали агрессивными, с гнетущим антитрудовым духом, который Тацит объяснил в другом месте ( Агрикола 32 ): «Человеческой природе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление». Осознание финансовым сектором того, как алчно он приобретает своё богатство, заставляет его бояться и, следовательно, ненавидеть своих жертв.

Итак, мы возвращаемся к основной теме этой книги: вопреки ожиданиям во времена, когда промышленная революция набирала обороты, финансы сегодня душат промышленный потенциал, оживляя призрак возврата к древней динамике ростовщичества с экспоненциально растущей долговой зависимостью. Подобно кредиторам в древнем Риме, сегодняшняя финансовая власть стремится заменить демократию олигархией.