Майкл Хадсон - Убийство Хозяина: Как финансовые паразиты и долговое рабство разрушают мировую экономику

Угроза требований выплаты процентов, которые растут настолько экспоненциально, что подрывают промышленный прогресс, анализировалась главным образом критиками извне, многие из которых были социалистами. Две из самых первых книг, предупреждавших, что финансовая динамика чревата экономическим кризисом, были опубликованы чикагским кооперативным обществом Чарльза X. Керра, наиболее известным по публикации «Капитала» Карла Маркса и «Истории великих американских состояний» Густава Майерза. Ещё в 1895 году Дж. У. Беннетт предупреждал, что каста рантье может загрести в свои руки всё богатство мира, поскольку математика сложных процентов опережает изобретательность промышленности, согласно «закону, который утверждает, что через несколько лет доллар вырастет до двух долларов и продолжит расти до тех пор, пока не будет стоить всех богатств земли».

Хотя в своё время Беннетт не привлёк особого внимания, он был одним из первых, кто осознал, что финансовое рециклирование процентных поступлений в новое кредитование является движущей силой экономического цикла. Несмотря на растущую роль промышленности, «финансовые системы основаны на ренте и взимании процентов», а «богатство, приносящее проценты, увеличивается в соотношении, которое постоянно растёт всё быстрее и быстрее», оставляя мало активов, незатронутых долгами. Экспоненциальный рост долга делает деятельность бизнеса более рискованной, потому что «нет доступных активов для удовлетворения потребностей [кредиторов] и одновременно для ведения бизнеса». Банкиры требуют возврата своих кредитов, что приводит к краху с последующим «застоем в торговле каждые десять лет или чаще и паникой — каждые двадцать лет».

Расчёты сложных процентов объясняют «чрезвычайно быстрое накопление богатства в руках сравнительно небольшого числа непроизводителей», а также «крайнюю нищету большой части трудящихся масс». Непроизводители получают «много самых больших зарплат», несмотря на то, что их «доход часто обратно пропорционален услугам, которые [они предоставляют своим] соотечественникам». В итоге Беннетт сделал вывод: «Финансовая группа богатеет быстрее, чем страна в целом; и рост национального богатства может не означать процветания трудящихся масс». Всё это звучит удивительно современно. Такие же основные критические замечания делались после краха 2008 года, как будто обнаружение хищнического финансового капитала было чем-то новым.

Современник Беннетта Джон Браун (не аболиционист) утверждал, что сложный процент — это «коварный принцип, который превращает богатство в паразита на теле промышленности. Это мощный фактор: он отбирает у слабых и отдаёт сильным, делает богатых богаче, а бедных беднее, строит дворцы для праздных и лачуги для прилежных». Только богатые способны накопить значительные средства и позволить этим суммам просто увеличиваться, а с течением времени — наращивать проценты. Мелкие вкладчики должны жить за счёт своих сбережений, используя их задолго до того, как расчёты сложных процентов дадут по-настоящему существенный результат.

И вот что поразительно: этот закон сложного процента стал рассматриваться как способ сделать население богаче, а не беднее. Как будто работники могут управлять экспоненциальным ростом исков о взыскании долгов, храня средства во взаимно предоставляемых фондах или вкладывая средства в пенсионные фонды, чтобы финансиализировать экономику. Этот «розовый» сценарий предполагает, что рост долга не останавливает рост рынков, инвестиций и занятости во многом так, как и представлял себе Риккардо: землевладельцы и их рента душат промышленный капитализм.

И Смит, и Маркс разделяли, с оговорками, убеждение в том, что деятельность вполне может приносить доход и прибыль, фактически не способствуя созданию стоимости. В этом не было никакого парадокса. Или, скорее, для Маркса, во всяком случае, парадокс состоял не в том, что банки получали прибыль без создания стоимости, а в том, что промышленные капиталисты позволяли им это делать.

Говорят, что Дж. П. Морган и Джон Д. Рокфеллер называли закон сложного процента Восьмым чудом света. Для них он означал сосредоточение финансовых состояний в руках зарождающейся олигархии, которая втягивала экономику в долги перед собой. Этот закон стал ключевым фактором в поляризации распределения богатства и политической власти в обществах, которые не предпринимают шагов, чтобы справиться с такой динамикой.

Проблема состоит в том, что сбережения и кредиты даются в долг другим людям, фактически не помогая им зарабатывать деньги для погашения долгов. Для финансового сектора это создаёт банковскую проблему: как предотвратить потери у кредиторов в случае дефолта по кредитам. Такие дефолты не позволяют банкам заплатить своим вкладчикам и держателям облигаций до тех пор, пока банки не смогут лишить права выкупа должниками заложенного имущества и затем продать его. Но для экономики в целом проблема заключается в том, что банковские кредиты и другие займы нагружают экономику всё большим и большим количеством долгов, «вытесняя» расходы на текущую продукцию. Что-то надо отдать — то есть или кредиторы, или должники должны понести убытки.

Таким образом, политики сталкиваются с выбором: спасать банки и держателей облигаций или всю экономику? Должны ли они просто отблагодарить основных спонсоров своей выборной кампании, дав банкам достаточно денег центрального банка или налогоплательщиков, чтобы компенсировать потери по безнадёжным кредитам? Или им придётся реструктурировать долги с понижением, нанося убытки крупным банковским вкладчикам, держателям облигаций и другим кредиторам списанием безнадёжных долгов, чтобы сохранить платёжеспособность семей, погрязших в долгах, и сохранить за ними их дома?

В современном мире политически удобно решать банковские аспекты этой проблемы таким образом, чтобы угодить финансовому сектору. После того, как крах 1907 года ударил по Соединённым Штатам сильнее, чем по большинству экономик других стран, в 1913 году была основана Федеральная резервная система для предоставления государственного резервного кредита во время кризисов. Предполагалось, что проблемы с задолженностью заключались лишь в краткосрочной ликвидности в основном платёжеспособных кредитов, текущие выплаты по которым были временно прерваны из-за неурожаев или крупного промышленного банкротства.

Не предполагалось, что экспоненциальный рост долга достигнет такой величины, что будет в состоянии остановить экономический рост. За прошедшее столетие эта причина беспокойства почти полностью исчезла из дискуссий большинства экономистов.