Евгения Лёзина - ХX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной Европы

Летом 1988 года созданному в мае оргкомитету удалось приблизиться к воплощению выдвинутой в феврале идеи об официальной регистрации движения в качестве добровольного общества. По советскому законодательству условием регистрации общественной организации было наличие организаций-учредителей. В этом качестве члены оргкомитета привлекли государственные творческие союзы: Союз архитекторов СССР, Союз кинематографистов, Союз театральных деятелей, Союз художников, Союз дизайнеров, журнал «Огонек» и «Литературную газету» [1306]. В августе был избран исполком оргкомитета, председателем которого стал секретарь Союза архитекторов СССР Вячеслав Глазычев. Формально состав Общественного совета был сформирован, а список организаций-учредителей «Мемориала» оглашен на расширенном заседании оргкомитета, прошедшем в Московском доме архитектора 25 августа [1307].

Однако на этом этапе выявились существенные разногласия среди участников движения относительно его целей, задач и методов их достижения. Разделились мнения относительно того, можно ли идти на сотрудничество с властями и если да, то до какого предела. Возникали вопросы и об оправданности попыток опереться в своей деятельности на официальные организации. Существовали небезосновательные опасения, что постоянный контакт с такими структурами грозит утратой автономии низового движения [1308].

Вот как вспоминал об этом один из основателей «Мемориала», научный сотрудник Института Африки РАН Юрий Скубко: «С самого начала были какие-то трения, расхождения. Кто-то хотел действовать исключительно на основе обращений к властям, идти в ногу с партией и правительством, под флагом „перестройки“ и ни шагу дальше. И была более радикальная часть, которая преследовала цели воссоздания гражданского общества и патриотической оппозиции и видела необходимость явочным порядком создавать альтернативные независимые структуры, не хотела, чтобы „Мемориал“ превращался во второй ДОСААФ, контролируемую партаппаратом организацию <���…>. [В]о всяком случае понятно было, что, действуя только путем петиций и обращений в форме писем и заявлений в какие-то вышестоящие инстанции, мы ничего не добьемся» [1309].

В конце августа 1988 года было обнародовано обращение «О мемориале жертвам репрессий» четырех представителей инициативной группы «Мемориала» — Юрия Скубко, Виктора Кузина, Ольги Антоновой и Михаила Коваленко, — посчитавших необходимым «заявить о невозможности разрыва общества с репрессивным прошлым при сохранении в неприкосновенности государственной основы „подсистемы страха“ в лице всесильного советского гестапо КГБ» [1310]. Именно поэтому активисты призывали «добиваться роспуска КГБ, что не исключает возможности создания службы безопасности, подотчетной демократическим институтам, их главному контролю; прекращения деятельности многомиллионной армии стукачей, рассекречивания и возможно более широкого опубликования архивов КГБ, с тем, чтобы все желающие могли свободно ознакомиться с делами безвинно репрессированных за весь период существования ВЧК — ОГПУ — НКВД — НКГБ — МГБ — МВД — КГБ» [1311].

Авторы обращения призывали «добиваться признания в качестве наиболее подходящего места для размещения общесоюзного мемориального комплекса памяти жертв репрессий нынешней штаб-квартиры КГБ на Лубянке — всемирно известного символа политического террора в СССР» [1312]. Это была позиция, далеко выходившая за пределы изначально озвученной идеи памятника и мемориального комплекса: письмо содержало требования настоящих политических реформ. Однако озвученные требования оказались лишь «особым мнением», не нашедшим поддержки у остальных основателей «Мемориала» и так и оставшимся на периферии движения.

В большинстве своем создатели «Мемориала» не поддерживали не только идею люстрации, но и идею свершения правосудия в отношении виновных в преступлениях сталинского периода. Как заявил в интервью немецкому журналу Der Spiegel член Общественного совета и председатель оргкомитета «Мемориала» историк Юрий Афанасьев, «мы выступаем за публичное осуждение сталинизма, но мы против идеи осуждения отдельных лиц по образцу Нюрнбергского трибунала» [1313]. Эту позицию также разделяли Андрей Сахаров, Елена Боннэр и многие другие основатели «Мемориала» [1314].

Разногласия между активистами особенно обострились осенью 1988 года, главным образом из‐за возникших проблем с проведением учредительной конференции общества. Инициативная группа «Мемориала» планировала провести такую конференцию еще в августе, однако под давлением организаций-учредителей было решено перенести встречу на осень. Осенью же, как описывал ситуацию журналист Владимир Прибыловский, «организации-учредители и председатель исполкома, поддавшись нажиму со стороны ЦК КПСС, стали настаивать на том, что предстоящая конференция „Мемориала“ не может быть Учредительной — а лишь „Подготовительной“» [1315].

Из-за давления властей провести учредительную конференцию «Мемориала» осенью 1988 года так и не удалось [1316]. Вместо этого в результате достигнутого компромисса 29 и 30 октября в Московском доме кино была проведена подготовительная конференция Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества «Мемориал». Выступая перед 338 делегатами конференции из 57 региональных отделений, Андрей Сахаров заявил, что перед «Мемориалом» стоит задача «не только соорудить памятник жертвам репрессий, но и создать мемориальный комплекс, центр памяти и изучения всего, что связано с этими страницами нашей истории. Так, как она отразилась в судьбах людей. Именно судьба людей, уже известных и пока еще безвестных, должна быть в центре нашего внимания. Мы должны организовать блок и хранение архивов, организовать музей, библиотеку, поддержать и объединить многообразные начинания, возникающие во всех уголках страны» [1317].

В то же время на октябрьской конференции снова звучали голоса представителей так называемой «радикальной фракции» «Мемориала», призывавших к свершению правосудия в отношении советского режима — к признанию сталинских преступлений преступлениями против человечности, отмене в отношении их срока давности, привлечению ответственных к суду и, главное, к запрету деятельности органов государственной безопасности, «выполняющих в обществе функции тайной политической полиции», помещению их «под гласный контроль демократических институтов» [1318]. Кроме того, шла речь о необходимости добиться рассекречивания и передачи в общедоступные фонды архивов КГБ с делами жертв политических репрессий за весь период существования органов госбезопасности, а также критика в адрес политической системы СССР [1319].