Мартин Ли - Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

В то же самое время Тириар с негодованием отвергал обвинения в фашизме. Проницательный стратег понимал, что ему следует отойти от ностальгических воспоминаний об эпохе до Второй мировой войны и приспособиться к политическим и общественным реалиям 1960‑х годов — десятилетию, когда на подъёме находились представители новых левых и революционеры из стран третьего мира. Считая национал–социализм «устаревшим», он насмехался над теми, кто щеголял свастикой на рукаве, называя их «жителями прошлого» и «нелепыми карикатурами». Вместо этого Тириар предлагал занять позицию за пределами обычного политического спектра: «Мы считаем себя в авангарде центра… Линейное представление о политическом мире, протянувшемся от ультралевых до ультраправых, является совершенно устаревшим» [403].

Однако попытки Тириара дистанцироваться от фашистского прошлого имели лишь частичный успех. «Молодая Европа» (Jeune Europe) возникла как крайне правая структура, и память об этом сохранялась, несмотря на все усилия Тириара насадить звучащую по–новому политическую философию — «коммунитарианизм», позволявший преодолеть различия между левыми и правыми. Дружеские связи с хорошо известными нацистами, такими как бывший ас Ганс–Ульрих Рудель, освещались в еженедельном журнале «Jeune Europe». В его заголовке присутствовал кельтский крест, символ с совершенно очевидной фашистской коннотацией. Это привлекало к движению Тири- ара воинствующих молодых представителей ультраправых. Многие из них были людьми с эмоциональными отклонениями, нуждавшимися в «образе отца». В какой–то момент Тириар даже вынужден был заявить: «“Молодая Европа” — это политическая организация, а не психиатрическая больни- ца» [404]. Лидер «Молодой Европы» мыслил масштабно: «Народы общаются между собой исключительно на языке силы. Сила заключается в размере». Утверждая, что страны в своей жизни «руководствуются интересами и конкретными фактами, а не идеологией», он характеризовал коммунизм как проявление панроссийской политики, скрывавшей традиционные империалистические притязания Кремля. «С 1935 года, — уверял он, — Москва стала намного более русской, нежели коммунистической». Тириар был убеждён в том, что «инстинкт самосохранения в своё время перевесит все идеологические соображения, и Россия вынуждена будет обратиться к европейцам, чтобы спастись от жёлтой крови». Анализируя причины раскола между Китаем и СССР, Тириар предрекал неизбежность нового сближения между Европой и Россией. «Европа вернётся к политике Бисмарка, установившей связи между Берлином и Петроградом, — предсказывал он. — Когда это случится, расовые границы Европы совпадут с её политическими границами» [405].

Тириар мечтал о могучем союзе белой нации, который протянется от французского Бреста до Владивостока. «Советский Союз — неотъемлемая часть нашей территориальной концепции, — утверждал он. — Это — евразийская Европа, Великая Европа, новая Римская империя.» Чтобы подобная идея смогла реализоваться, Советскому Союзу следовало отказаться от своих империалистических устремлений и перестать доминировать над Восточной Европой. Исходя из этой предпосылки, Тириар призывал европейских революционеров «использовать внутренние противоречия коммунистического мира, дифференцированно подойдя к каждой из разновидностей этого коммунизма». В особенности он призывал к тактическому союзу с красным Китаем, чтобы Советский Союз вынужден был уделять больше внимания своему южному флангу, ослабив нажим на Восточную Европу. «В краткосрочной перспективе, — рассуждал Тириар, — мы должны рассчитывать на антирусское давление со стороны Китая. В долгосрочной перспективе мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь русским сдержать азиатский потоп. Мы должны ослабить Россию, не захватывая её». В будущем, добавлял он, Россия вольётся в состав «огромной Европы» [406].

У Тириара был также план по изгнанию американцев из Западной Европы. Он заключался в поддержке латиноамериканских революционеров и сторонников «власти чёрных», что заставило бы Вашингтон заниматься ситуацией у себя дома. «Латинская Америка, как и Европа, должна сражаться против американского империализма. У нас общий враг, и это заставляет нас искать союзников», — утверждал он [407].

Подобные рекомендации никак нельзя было отнести к обычным фашистским рассуждениям. Его очевидный сдвиг влево оттолкнул некоторых членов «Молодой Европы». Чтобы побороть смятение в её рядах, Тириар организовал в ряде стран Западной Европы тренировочные лагеря для «политических солдат». После внутренней перетряски его организация была преобразована в соответствии с принципами ленинизма, став партией революционного авангарда Европы. Примерно в это же время с обложки журнала «Молодая Европа» («Jeune Europe») исчез кельтский крест. Признавая, что протестовать против независимости Алжира и Конго было ошибкой, Тириар начал издание нового ежемесячника «Европейская нация» («La Nation Еигорёеппе»), отражавшего как его радикальный антиамериканизм, так и последовательный переход к идеям «национального коммунизма» [408].

Тириара очень интересовала ситуация в Румынии. Эта страна с момента прихода к власти в 1965 году Николае Чаушеску представлялась одним из немногих ярких пятен мрачного пейзажа Восточной Европы. В отличие от тяжёлого бюрократического стиля его предшественника, Чаушеску демонстрировал признаки свежего подхода к руководству страной. Он ослабил меры внутреннего контроля и повёл свою страну к независимой внешней политике. В разгар китайско–советской напряжённости он делал дружественные жесты в сторону Китая. Однако некоторые неприятные черты фашистского прошлого Румынии продолжали бросать тень на политическую культуру страны. Это стало ясным после того, как Чаушеску начал популяризировать радикальную форму румынского шовинизма, восходившую к 1920–1930‑м годам. Похоже, что массовый послевоенный приём в ряды румынской тайной полиции ветеранов фашистской «Железной гвардии» оказал своё влияние на развитие национал–коммунизма в годы Чаушеску [409].

Летом 1966 года Жан Тириар побывал в Румынии, где познакомился с Чаушеску. Они восприняли друг друга как родственные души, и Чаушеску согласился написать статью для «Европейской нации». Он также организовал встречу Тириара с министром иностранных дел Китая Чжоу Эньлаем, которая состоялась в Бухаресте.

«Сначала, — вспоминал Тириар, — мой разговор с Чжоу Эньлаем свёлся к обмену занимательными историями и воспоминаниями. На этом этапе все шло хорошо. Чжоу Эньлай интересовался моими исследованиями каллиграфии, я — его пребыванием во Франции, прекрасным временем его молодости. Затем мы заговорили о народных армиях — эта тема интересовала нас обоих. Когда разговор коснулся конкретики, стало хуже. Мне пришлось выслушать настоящую лекцию по учению марксизма–ленинизма. Затем Чжоу перечислил ряд серьёзных психологических ошибок, допущенных руководством Советского Союза».