Дмитрий Орешкин - Джугафилия и советский статистический эпос

Хотя, строго говоря, речь не совсем о смертности или рождаемости. Это относительные величины, измеряемые долей родившихся или умерших в расчете на 1000 человек. Или (если дело касается рождаемости) на 1000 женщин детородного возраста. Здесь как раз никаких катастрофических скачков не наблюдается: как глубоко в советские времена установился тренд на уменьшение числа деторождений у средней мамы и числа детей в средней семье, так с небольшими колебаниями он и тянется, асимптотически приближаясь к уровню стабилизации где-то возле «полутора детей» на семью. В то время как для роста населения нужно иметь более двух, иначе папа с мамой в лучшем случае лишь повторяют свое поколение, воспитывая двух новых членов общества вместо двух прежних.

Поэтому на реальном графике коэффициента рождаемости большого пропагандистского урожая не соберешь: он как нацелился снижаться (когда Чубайс еще писался в пеленки), так по сей день и продолжает с некоторыми не слишком существенными колебаниями. Но совсем иное дело, если вместо коэффициента рождаемости и смертности поставить натуральные числа рождений и смертей! Это смотрится куда убедительнее. В начале и середине 90-х смертей действительно стало заметно больше, чем рождений. Крест в самом деле имеет место: давно затухавший рост населения наконец иссяк и сменился сокращением . Которое, впрочем, смягчается возросшим притоком мигрантов — главным образом из независимых республик Средней Азии.

Осталось выяснить, причем здесь Чубайс. Это довольно тонкая задача, решать которую следует не горлодерам, а квалифицированным демографам. Крушение привычной модели жизни, падение доходов, безработица, выход на рынок огромного количества суррогатного алкоголя и многие другие тяготы переходного периода действительно не могли не отразиться на смертности и репродуктивном поведении людей. Вопрос лишь, в какой мере. Потому что имеются и другие, как минимум не менее значимые факторы, влияющие на число смертей и дето-рождений. В 90-х годах настала пора уходить сравнительно обильным остаткам суперпоколения НЭПа — людям второй половины 20-х годов рождения. Число умерших увеличилось — это естественно, потому что к финишу подошла многочисленная когорта, если не по части мужчин, многие из которых не пришли с войны, то по части женщин точно. Одновременно в детородный возраст вступали слабые когорты 70-х годов рождения — внуки военной и послевоенной ямы. Тогда, как мы знаем, число рождений в РСФСР упало втрое против норм мирного времени и потом медленно и с трудом выправлялось (пока Америка бурно праздновала свой послевоенный бэби-бум). У нас отложенный всплеск послевоенной рождаемости был заметно слабее, тянулся вяло и достиг скромного оптимума с первыми годами после ухода Сталина: середина и конец 50-х.

Скудное поколение 40-х годов рождения в начале 70-х чисто технически не могло произвести обильного потомства. Плюс вялотекущий жилищный кризис и нарастающая городская малодетность. Поэтому еще через цикл, уже в 90-х, на демографическую арену опять выходит заметно меньше молодых мам и пап (рожденных в начале 70-х). Совпали две долгосрочные демографические волны. Обе неблагоприятные: стариков умирает больше, чем обычно, молодежи в детородном возрасте на их место приходит меньше, чем обычно. Обвинить в этом Чубайса нелегко — скорее уж папу с усами.

Даже если относительные показатели рождаемости остаются прежними (на самом деле они уже более 50 лет как ползут вниз), физическое количество новорожденных заметно падает, поскольку уменьшилось число родителей. Что здесь непонятного? Вот на этот нисходящий тренд, заложенный еще в сталинскую эпоху и усугубленный затухающим демографическим эхом войны, и наложились трудности хозяйственного коллапса, падения цен на нефть, реформирования и приватизации. Все то, что в рамках манипуляции общественным сознанием принято обозначать словом «Чубайс».

Точно определить демографическую цену каждого фактора по отдельности трудно. Имеющие под собой хоть какие-то демографические расчеты оценки избыточной смертности в 90-х годах (часто приводимые без указания, относятся они только к России или к территории всего бывшего СССР) не превышают 3,7 млн. Истинная оценка для РФ, вероятно, скромнее [138] См.: Маркевич А., Харрисон М. Первая мировая война, гражданская война и восстановление. М.: Мысль, 2013. С. 39. .

Плюс к этому надо иметь в виду, что ожидаемая продолжительность жизни мужского населения в СССР и особенно в РСФСР постепенно снижалась с начала 60-х годов. Или, что то же самое, постепенно увеличивалась преждевременная смертность. Среди специалистов (за исключением д-ра Гундарова с его сталинской духовностью) существует прочный консенсус в том, что этот неприятный факт связан с социальной депрессией, экономической стагнацией и растущим потреблением водки и ее суррогатов, что влекло за собой не только сверхнормативный рост алкоголизма, сердечно-сосудистых заболеваний, циррозов печени и банальных отравлений, но и травматизма на производстве и в быту, гибели на дорогах (когда пьян либо водитель, либо пешеход), драк со смертельным исходом и пр. Все логично — кампания 30-х годов по алкоголизации населения дала плоды через поколение, когда в возраст вошли люди, взрослевшие уже в условиях новой социальной нормы.

Рост показателей избыточной мужской смертности удалось остановить в середине 80-х благодаря горбачевско-лигачевской антиалкогольной кампании. Но она же, наряду с падением цен на нефть, Афганистаном и гонкой вооружений, подорвала остатки финансовой стабильности державы. С переходом к рынку в кооперативные ларьки хлынула волна всяческой технической дряни — кто из живших в ту пору не помнит спирта «Рояль»? Показатели мужской сверхсмертности в ответ приободрились — и теперь любой вправе трактовать это как следствие бездны отчаяния, безверия и разочарования, в которую из-за антинародных реформ упал добрый, честный, духовно и нравственно здоровый советский человек мужского пола. Тем более что доля истины в этих обвинениях есть. Только хотелось бы поточней взвесить.

Вместо этого в сетях невесть откуда появляется откровенный фейк, что, мол, ценой чубайсовых реформ для России стала потеря 30 млн человек. Это технически невозможно. Иметь средний недобор по 3 млн в течение 10 лет теоретически мог бы СССР, но никак не Россия, у которой с середины 60-х годов общий прирост населения не превышал 1 % в год, что в натуральных числах означало ежегодную прибавку лишь около 1 млн человек в год. Обычно меньше и только в 1985–1988 гг. (антиалкогольная реформа) чуть-чуть больше. После чего график колом падает вниз (за три-четыре года да начала реформ) и входит в зону отрицательных значений (физическое убывание населения) с 1995 по 2009 г.