Иосиф Дискин - Альтернативы «российского прорыва»

Владимир(47 лет, высшее, водоснабжение): Россиянин живет над тем, как бы обойти закон. Среднестатистический человек [159].

Очевидно существенное расхождение между институциональными нормами, сформированными под влиянием «либеральных» догм, с одной стороны, и реальными социальными практиками, с другой.

Здесь можно отметить, что такие трансформационные преобразования от патерналистских ожиданий к опоре на собственный рациональный индивидуальный выбор соответствуют классической веберианской схеме.

Рационализация. Из нашего предшествующего обсуждения видно значение роли рационализации. Наличие массовых слоев и групп, реализующих модели рационального действия, является необходимым условием «веберианской» концепции социальной трансформации.

Значение проблемы рационализации для нас важно также в связи с тем, что рационализированные, адаптированные слои и группы населения способны адекватно реагировать на мотивирующие сигналы существующей социально-экономической системы, ее институтов, рационально ориентироваться в предоставляемых возможностях.

Ввиду важности проблемы рациональности резонно определить, что мы имеем в виду. Здесь под рациональностью мы будем понимать эффективную деятельность по достижению поставленных целей, т. е. соответствие намерений целям [160]. При этом учитывается экономический, социальный и культурный контекст достижения целей, который вносит коррективы в характер рациональности.

Как представляется, существенным аргументом в связи с этим является крайне рациональное поведение российских вкладчиков, составляющих примерно половину населения страны. Хорошо известно, как в последние годы структура вкладов населения быстро реагировала на движение валютных курсов (см. диаграмму 3).

Из табл. 2 хорошо видно, как чутко реагировали наши граждане на изменение курса валюты. Ряд экспертов отмечали, что такая быстрая реакция на изменения валютного курса, связанная с накопленным нашими согражданами жизненным опытом, – результатом тяжелых кризисов 1990-х гг. – и является отличительной чертой нашей социальной жизни, не слишком часто встречающейся в развитых странах.

Диаграмма 3

Еще более ярким индикатором рациональности является реакция россиян на снижение ставки ипотечных кредитов [161]. Из данных диаграммы 4 отчетливо видно, как оперативно реагировали наши граждане на улучшение условий решения своих жилищных проблем.

Диаграмма 4

Мораль. Этот круг проблем важен для нас в связи с их ролью в рассматриваемой нами теоретической концепции. Хорошо известно значение индивидуализма и этических стандартов для веберовской модели социальной трансформации. Индивидуализм и рационализм – необходимые условия для эффективного функционирования модерных, универсалистских институтов в веберианских институциональных моделях и, соответственно, для выбора генетически ориентированных стратегий развития.

Наличие или, напротив, отсутствие соответствующих характеристик позволяет оценить адекватность рассматриваемой концепции применительно к российским условиям.

В качестве такой характеристики, обеспечивающей эффективное функционирование институтов в «классических» веберианских моделях, обычно рассматривается мораль. «Моральные ценностные эталоны – это наиболее всесторонне интегративные эталоны для оценки и регулирования всей системы действия, которую мы рассматриваем, будь то личность или общество, или же субсистема того или другого. Они – “суд в последней инстанции” в любом широком вопросе, касающемся внутренней интеграции системы», – утверждает виднейший веберианец Т. Парсонс [162].

В отношении качества наличной общественной морали имеются самые различные суждения.

Для того чтобы оценить регулятивную роль общественной морали, представляется разумным рассмотреть проекцию этой морали в виде готовности граждан объединяться ради общей цели, а также степени ответственности за положение в соответствующих кругах социальных пространств.

В связи с этим важно привести данные исследования ФОМ об ответственности россиян [163]. Так, «по результатам июльского (2018) опроса ФОМ каждый второй (56 %) среди россиян 18+ декларирует свою ответственность за происходящее в их родном городе или селе. Среди гражданских активистов берут на себя такую ответственность уже две трети (66 %). А за происходящее в нашей стране готовы нести ответственность несколько меньшее число и россиян, и гражданских активистов (48 и 55 % соответственно).

Важным показателем также является готовность людей объединяться ради совместных действий. Так, исследования показали, что более половины опрошенных полагают, что в нашей стране есть люди, готовые объединиться для каких-либо совместных действий, если их интересы совпадают [164]. Это означает, что «барьеры недоверия» априорно не блокируют соответствующие социальные взаимодействия. При этом характер социальной среды в определенной степени виден из оценки степени готовности россиян объединяться, чтобы вместе решать общественные проблемы, которые не касаются их лично. Так, свыше половины опрошенных (52 %) редко встречают таких людей и лишь 11 % встречают их часто [165].

Важным показателем при рассмотрении интересующей нас проблемы является разная степень ответственности за то, что происходит вокруг: 37 % опрошенных в полной и в значительной мере ощущают свою ответственность за то, что происходит у них на работе [166].

Можно представить концентрическую модель ответственности, при которой уровень социальной ответственности снижается по мере «удаленности» пространства соответствующих социальных отношений от конкретного индивида.

Аномия и социальная интеграция. Трансформации не проходят без противоречий, иногда доходящих до кризисов. Отдельные группы и общины в ходе своего индивидуального и группового развития утрачивают сколько-нибудь прочные социальные ориентиры, впадают в конфликт с окружающей действительностью и начинают демонстрировать аффективное поведение. Именно этим можно объяснить резкий рост числа самоубийств в нашей стране на рубеже 1980-х и 1990-х гг. [167]

Со времени Э. Дюркгейма это индикатор аномии и возникающего в ее результате социального аффекта. Так, в 1990–1994 гг. уровень самоубийств в России поднялся до 48,5 на 100 тыс. чел., в 1995–1999 гг. этот коэффициент достиг «пика» – 56,3. Для сравнения: до начала обсуждаемого этапа социальной трансформации, в 1965–1969 гг. этот коэффициент составлял 32,1. Из диаграммы 5 видно, что оценки процессов социальной стабилизации убедительно подтверждаются кардинальным снижением уровня самоубийств в нашей стране.