Иосиф Дискин - Альтернативы «российского прорыва»

Важным фактором, влияющим на характер социальной интеграции, стали противоречия в системах социализации и социальной интеграции.

Так, семья – институт первичной социализации – испытывала много проблем с социализацией детей. Родители, переживавшие трудности с собственной адаптацией к новым условиям экономической и социальной жизни, были не слишком успешны в формировании адекватных ценностных и социальных ориентиров детей. Быстрые социальные изменения 1990-х, начала 2000-х гг. привели к тому, что социальные представлениям и ценности разных генераций существенно разошлись. Обычные расхождения между «отцами и детьми» приобрели характер кардинальных разрывов. Сложные социально-экономические ситуации, в которые попадали «отцы», сильно подрывали их авторитет в глазах «детей». Это создавало серьезные проблемы для выполнения семьей своей социализирующей функции.

Диаграмма 5

Следует отметить, что эта проблема в большой мере преодолевается в связи с общей социальной стабилизацией последних лет, а также в связи с тем, что «дети» уже сами становятся «родителями» и степень ценностного разрыва между поколениями теперь не столь разительна. Снижение остроты этой проблемы не означает ее преодоления, восстановления социализирующей роли семьи.

Институты вторичной социализации – система образования – также не были слишком успешны в решении рассматриваемой проблемы. Дефекты социализирующей роли семьи не компенсировались и не компенсируются по сию пору социализирующей функцией школы. Здесь прежде всего сказались общие проблемы средней и высшей школы: недостаток финансирования, снижение социального статуса учителя и преподавателя вуза, зарплата которых не позволяла сводить концы с концами.

Нельзя пройти и мимо важного стратегического просчета. Это формирование ложных социальных ориентиров данной системы, задаваемых «либеральными» реформаторами, в соответствии с которыми проблемы воспитания подрастающего поколения (части функций социализации и социальной интеграции) на деле перестали входить в задачи учреждений образования.

Концепция «школа компетенций», ориентирующая среднюю школу на получение практичных знаний, существенно снизила ее значение как института социализации и социальной интеграции. В результате в деятельности средней и высшей школы совершенно недостаточны усилия по формированию активных и ответственных граждан. Но нужно отдавать себе отчет, что эгоизм, подкрепленный квалификацией, но не сдерживаемый системой социальной интеграции, станет мощным стимулом оппортунистического поведения, социальной деструкции.

Не лучше ситуация и с системой третичной социализации – СМИ, включая блогосферу. Уже банальностью стало утверждение, что эти средства скорее выступают механизмами дезинтеграции.

При этом справедливости ради следует отметить позитивные перемены последнего времени на целом ряде телевизионных каналов, где расширилась трансляция контента, содержащего ценности патриотизма, социальной справедливости. Не следует также сбрасывать со счетов и функцию СМИ, связанную с психотерапией, со снятием в массовом сознании психологических напряжений, стрессов. В связи с этим оправдано рассматривать Интернет как «глобальную кушетку психоаналитика» [168].

Учитывая социокультурный фокус этих наших рассуждений и важную социализирующую роль культуры в наших построениях, следует рассмотреть кардинальное снижение влияния «высокой культуры» на формирование социальных ориентиров, моделей социального действия.

В течение более чем ста лет «высокая культура» и прежде всего художественная литература выступали важнейшим инструментом трансляции ценностей и представлений в российском обществе. Ядром этих представлений были ценности «интеллигентской религии», которые мы рассматривали выше. Но даже в этой конфигурации через каналы «высокой культуры» транслировались ценности гуманизма, духовной свободы и справедливости.

Быстрый рост уровня образования и приобщения к каналам СМИ, начавшийся еще в 1930-е гг. и получивший дальнейшее развитие в послевоенные годы, еще больше повысил статус «высокой культуры». Формула «поэт в России больше чем поэт» была выражением ситуации, когда миллионы людей глубоко и искренне переживали сюжеты новых романов и художественных фильмов. В конце советского периода тиражи художественных журналов исчислялись миллионами.

Это был период, когда книги, фильмы и спектакли являлись реальными советчиками «юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого» [169]. Сегодня, когда мы знакомимся с мемуарами многих героев прошедшего времени, мы узнаем о том, что на выбор их профессии в немалой степени повлияли великие романы или фильмы.

В начале 1990-х гг. ситуация кардинально изменилась. Радикально изменившиеся условия социальной и экономической жизни населения резко контрастировали с теми ценностями и представлениями, которые содержались в шедеврах, еще совсем недавно будораживших сознание миллионов россиян. Высокий статус духовных ценностей, превалировавших над мещанским бытом, сильно контрастировал с условиями, когда все силы уходили на добывание хлеба насущного. Когда высокое образование, достигнутое с таким трудом, уже не являлось гарантией не то что благосостояния, но даже достатка.

Сегодня «высокая культура» сохранила свой статус в ряде анклавов. Но в целом «высокая культура» перестала быть значимым институтом социализации и социальной интеграции. Принадлежность к высокостатусным группам больше не требует приобщения к ее каналам, знания корпуса классических произведений, знакомство с которыми ранее было необходимым пропуском в высшее общество в нашей стране и все еще остается им в большинстве стран Запада.

Можно отметить, что анализ отечественных трансформационных процессов позволяет выделить их основную особенность – низкое регулирующее воздействие универсальных ценностей и основанных на них норм общественной морали.

В отличие от «веберианской» схемы, предусматривавшей смену религиозных ценностей на столь же значимые универсальные секулярные, наша модель трансформации характеризовалась не слишком сильным влиянием православных ценностей на повседневную социальную жизнь. Этот факт отмечали многие исследователи российской социальной жизни.

В поддержку противоположной точки зрения часто ссылаются на мнения великих русских философов, настаивавших на глубокой религиозности русского народа. Но это были скорее идеологические максимы, чем результаты эмпирического анализа социальной действительности.

Более того, в российском обществе сохранился высокий статус партикулярных ценностей, тесно связанных с массовой «народной» моралью. Соответственно, налицо другое важное отличие российской модели социальной трансформации. Общепризнано, что в российской культуре крайне высоки моральные требования к «родным» и «близким», включая родственников, друзей, коллег. У нас высокозначимой нормой является возможность «поговорить по душам». Это важное отличие норм отечественной культуры от других родственных ей европейских культур.