Александр Севастьянов - Апология дворянства

В этом ему полностью следует и посильно помогает фактурой младший идейный партнер – Сергей Сергеев. Впадая при этом в противоречие с собственным исследованием, неопровержимо доказывающим, что первым защитником народных прав в России и первым хозяином дискурса русского национализма выступило именно дворянство. Из этого противоречия он выходит, поименовав дворянство «идеологом и могильщиком русского нациестроительства». Некоторые уязвимые места этого парадокса я надеюсь показать ниже.

Сказанное выше отчасти объясняет зависимость Соловья (а за ним в какой-то мере и Сергеева) от западной традиции русоведения и советологии, о чем уже упоминалось ранее. Ибо, как легко понять, на ниве отечественной традиции собрать урожай, способствующий решению главной задачи, было бы проблематично. Но такой выбор авторитетов и источников априори ставит под сомнение ценность доводов и адекватность выводов.

Рассмотрим же вблизи эти выводы и доводы.

Прежде чем критиковать, надо отметить, что иногда наблюдения Соловья бывают замечательно метки и верны, так что под ними готов подписаться и я.

Например, он выделяет в ситуации начала ХХ века демографический фактор, который, конечно же, был решающим исторически, о чем мало кто у нас пишет. Вообще, обращение к биологическим аспектам проблемы – сильная сторона ученого, который прозорливо и точно указывает, например: «Биология бросила вызов стабильности не только в России или в Британии… Есть серьезные основания полагать, что демография послужила если не причиной, то основой Великой Французской революции, наполеоновских войн, а впоследствии – глобальных катаклизмов первой половины XX в. Резко ускорившийся со второй половины XVIII в. демографический рост в Европе сполна обеспечил жертвами Молоха войн и революций».

Соловей констатирует: «Русские же и в начале XX в. оставались мировым рекордсменом по части естественного прироста населения». Сказанное позволяет ему подчеркнуть, ссылаясь на отечественную статистику: «Начну с указания на чрезвычайную важность биологической подоплеки Великой русской революции начала XX в. Именно русский демографический рост послужил ее «мальтузианской» основой. Вкратце отмечу лишь некоторые из социальных и социокультурных последствий рекордной русской рождаемости. Во-первых, резкое обострение земельного голода в Европейской России. Переселение в Сибирь и на другие свободные земли не смогло решить этой проблемы, вызывавшей растущее социальное напряжение. Во-вторых, аграрное перенаселение, совпавшее со стремительным развитием железнодорожной сети в России, резко интенсифицировало миграционные процессы, создав новую ситуацию в селе и городе. Ее новизна, в частности, состояла в формировании больших групп городских и сельских маргиналов, накоплении модернизационных стрессов и психотизации общественной ситуации. В-третьих, значительный рост доли молодежи в стране в любом случае должен был иметь серьезное дестабилизирующее воздействие, ведь молодость, как известно, – состояние психической и социальной неустойчивости. Между тем в конце XIX – начале XX в. приблизительно половину населения европейской части России составляли люди в возрасте до 20 лет. Для будущей революции горючего материала было в избытке.

Пережитое Россией фактическое удвоение населения в течение 75 лет было грузом, способным переломить хребет любой государственной системе» 40 40 Соловей В. Д. Кровь и почва… – С. 123—124. .

Здесь все отмечено настолько верно и вывод настолько бесспорен, что остается только удивляться, почему Соловей не углубился в исследование этой действительно фундаментальной зависимости. И зачем ему, при таком верном понимании причин и следствий, понадобилось вдруг создание экзотической теории о нерусской элите русской нации. Для меня тут загадка.

Мало того. Порою у Соловья можно обнаружить идеи, вступающие в противоречие с основной концепцией. Например, он совершенно верно, на мой взгляд, отмечает, что между государством и народом «наряду с институциональными и культурными скрепами имелись еще и глубинные ментальные связи – не столь заметные, зато очень действенные, обнаруживающие себя в духе национальной истории».

Автор абсолютно правильно указывает на важнейшее для нашей темы обстоятельство: «Если не может устоять дом, разделившийся в себе самом, то каким образом в ситуации вечного противостояния власти и народа была создана огромная и довольно эффективная империя, а Россия стала успешной (в рамках Большого времени) страной? Эти исторические достижения нельзя объяснить давлением власти на народ, ведь русский народ был отнюдь не по-христиански смирен, безропотен и покорен власти, а, наоборот – язычески буен, своенравен и мятежен. И все же Россия, природа и история которой в избытке предоставляли возможности для сепаратизма, никогда не сталкивалась с массовым, низовым великорусским сепаратизмом.

Вновь и вновь я подчеркиваю существование бессознательной этнической связи русских, объединявшей их поверх социальных и культурных различий, и обнаруживающейся в целом ряде основополагающих явлений отечественной истории» 41 41 Соловей В. Д. Русская история: новое прочтение… – С. 118 .

Замечательно сказано! И сказано, в сущности, именно о том, что русская нация как единое целое, как организм, имела место быть в течение столетий и обеспечивала самим фактом своего существования успешное развитие и бытие всей России как Русского государства. Что и требовалось (на мой взгляд) доказать.

Если бы Соловей поставил на этом смысловую точку, мне бы и в голову не пришло браться за критическое перо. Почему, зачем он все свои книги в целом посвятил выдвижению и отстаиванию прямо противоположных тезисов, прямо противоположной концепции?! Загадка, воистину.

Но и это еще не все. Предваряя собственные (и Сергеева) сугубые ламентации по поводу ужасов крепостного угнетения русских русскими и нерусскими в нашей стране, и даже противореча им весьма радикально, Соловей взвешенно отмечает, ссылаясь при этом, что отрадно, на отечественный источник:

«Л. В. Милов обнаружил в крепостничестве не только жестокую форму эксплуатации, но и систему выживания российского общества в неблагоприятных условиях жизни. Крепостничество – беда и позор русской жизни – в то же время являлось функциональным институтом, сочетавшим интересы крестьянства, знати и российского государства в целях выживания общества и государства. Не будь у всех этих сторон, в первую очередь у крестьянства, глубинного, интуитивного ощущения общей заинтересованности, то вряд ли такой жестокий (хотя исторически необходимый) институт отечественного бытия мог состояться и функционировать. С точки зрения крестьянства, его моральное оправдание составляла идея служения всех слоев и классов российского общества: тягла не мог избежать ни мужик, ни дворянин – всяк служил на своем месте» 42 42 Соловей В. Д. Русская история: новое прочтение… – С. 118—119. .