Татьяна Югай - Адская машина принуждения к свободе

Книга Хайека The fatal conceit. The Errors of Socialism, а в русском издании «Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма» является последним и самым трудным для понимания опусом. Когда она была впервые издана в 1988 году, основоположнику неолиберализма было почти 90 лет. С одной стороны, впечатляет, а с другой – ставит все на свои места внушительный список спонсоров данного издания. К нему приложили руку и кошелек такие столпы неолиберализма, как Гуверовский институт войны, революции и мира, Станфордский университет, Институт Катона, Фонд Эрхарда, Херитидж Фаундейшн, благотворительный фонд Чарльза Коха и многие другие.

У. Бартли, редактор его собрания сочинений пишет в предисловии: «Хайек, посвятивший жизнь борьбе с социализмом во всевозможных его проявлениях, вознамерился выложить на стол все карты» [55, c.7]. Если он и выложил карты на стол, то весьма оригинальным образом. Больше всего текст этой книги напоминает трилогию «Властелин колец» Джона Рональда Толкиена, поскольку Хайек вдруг заговорил на непонятном языке подобно тому, как герои Толкиена, люди и сказочные существа Средиземья, говорили по-эльфийски. Брайан Каплан пишет о его творчестве: «Из его действительно оригинальных, настоящих идей можно сделать пять хороших постов в блоге, его ошибки и странные навязчивые идеи многочисленны, а стиль письма оскорбляет любого, кто когда-либо пытался написать достойную фразу… В какой-то степени Хайек пишет закодировано» [89]. Конечно, это дружеская шутка, но с изрядной долей правды. Хайека очень трудно читать, особенно, его последние труды.

В книге он вводит такие новые понятия, как «спонтанный расширенный человеческий порядок», «рассеянное знание» и «индивидуализированная собственность». Если последний термин легко поддается расшифровке и означает столь любезную сердцу каждого неолиберала частную собственность, то о значении первых двух ребусов можно догадаться только по дальнейшему контексту. «Суть моих рассуждений, таким образом, состоит в следующем. Конфликт между сторонниками (с одной стороны) спонтанного расширенного человеческого порядка, создаваемого рыночной конкуренцией, и теми (с другой стороны), кто выступает за сознательную организацию человеческих взаимоотношений центральной властью, опирающейся на коллективное распоряжение имеющимися ресурсами, вытекает из фактической ошибки последних в понимании того, как возникают и используются знания об этих ресурсах» [55, c.16—17]. Коль скоро он противопоставляет его централизованному управлению, то «спонтанный расширенный человеческий порядок» может быть только рынком. Таким образом, Хайек произвел, как сейчас модно говорить, ребрэндинг основных категорий неолиберализма.

Эта логическая уловка была произведена для того, чтобы доказать вечный стихийный характер данных категорий и вывести их за временные рамки капитализма. Так, он указывает, что «наши ценности и институты не просто определяются какими-то прошлыми событиями, но формируются как составная часть процесса бессознательной самоорганизации некоей структуры или модели» [55, c.20]. В этой новой внеисторической реальности государству отводится определенная, узко ограниченная роль. «…Еще ни одна развитая цивилизация не добивалась успехов без правительства, видящего главную свою цель в попечениях о частной собственности, тогда как „сильное“ правительство вновь и вновь тормозило рост и процветание того, чему так помогали эти попечения» [55, c.59].

Конечно же, Хайек не может не вернуться к вопросу о централизованно управляемой экономике и сделать сравнение не в ее пользу. «…Следуя спонтанно складывающимся нравственным традициям, лежащим в основе конкурентного рыночного порядка…, мы производим и накапливаем больше знаний и богатства, чем возможно добыть и использовать в централизованно управляемой экономике, приверженцы коей претендуют на строгое следование „разуму“. Таким образом, цели социализма фактически недостижимы, и программы его невыполнимы; к тому же оказывается, что в действительности они несостоятельны еще и логически» [55, c.17]. Таким образом, получается, что нужно действовать вслепую, положившись на стихию рынка, а не на силу разума. «На рынке (как и в других институтах нашего расширенного порядка) непреднамеренные следствия имеют первостепенное значение: распределение ресурсов производится безличным процессом, в ходе которого индивиды, действующие в своих собственных целях (зачастую довольно расплывчатых), без преувеличения, не знают и не могут знать, каков же будет конечный результат их взаимодействий» [55, c.125].

По Хайеку, процесс получения и накопления знаний в экономической системе может быть только бессознательным, итеративным и безличным. «Приспособление к неизвестному – ключевой момент для всей эволюции, – и полной картины событий, к которым постоянно приспосабливается современный рыночный порядок, в действительности не видит никто. Информация, используемая индивидами или организациями для приспособления к неизвестному, может быть только частичной и передается сигналами (т. е. ценами) по длинным цепочкам от индивида к индивиду, причем каждый передает комбинацию потоков абстрактных рыночных сигналов в несколько измененном виде. Тем не менее, с помощью этих частичных и фрагментарных сигналов к условиям, которых ни один отдельный человек не в состоянии предвидеть или знать, приспосабливается структура деятельности в целом (пусть даже такое приспособление не бывает вполне совершенным). Вот почему выживает эта структура, а те, кто ее используют, еще и процветают. Сознательно спланированной замены такому самоупорядочивающемуся процессу приспособления к неизвестному быть не может» [55, c.133—134].

По этой абсурдной логике получается, что главное преимущество либеральной системы заключается в том, что как индивиды, так и правительство действуют вслепую и совершенно случайно достигают результатов, которые они не ставили своей целью. Странный сюрреалистический мир! Индивиды и хозяйствующие субъекты могут приспосабливаться и встраиваться в спонтанный порядок только вслепую. Таким образом, они ничем не отличаются от первобытных людей, брошенных на произвол природных стихий, миллионы лет эволюции ничего не изменили в их положении. Получается довольно безрадостная картина потому, что индивид не может воспользоваться сокровищницей накопленного человечеством знания, ибо оно рассредоточено и не существует в концентрированном виде. Каждый раз совершая какое-либо действие он должен, как первый человек Адам после изгнания из рая, полагаться только на те крупицы неосознанного знания, которые хаотически всплывают в подсознании. Его положение безнадежнее, чем у перелетных птиц или лососей, которые безошибочно возвращаются в места зимовки или нереста, повинуясь древнему могучему инстинкту, как генетически встроенному навигатору. Слабым утешением служит и то, что не только простые смертные, но и «капиталисты …на деле и сами являются орудиями безличного процесса: что им точно так же неизвестны предназначение и конечные следствия их действий, что они просто имеют дело с событиями более высокого уровня (и, соответственно, более широкого охвата) в рамках целостной структуры» [55, c.145].