Владимир Абаринов - Проклятие дома Виндзоров

При таких обстоятельствах семью следовало освободить и отпустить за границу. Но ведь это было равносильно признанию, что вожди оппозиции лгали народу. И вот вместо Англии царская семья отправляется в Тобольск…

Керенский в показаниях Соколову так и не смирился с невиновностью царицы: «Я убежден, что Николай II сам лично не стремился к сепаратному миру и ни в чем не проявил наличия у него такого желания… Но я совсем иначе смотрю на этот вопрос относительно Александры Федоровны. Я столь же категорически скажу, что работа следственной комиссии, разрешившей и этот вопрос отрицательно, меня не убедила и не устранила у меня подозрения в отношении ее».

«Никого нельзя судить, – записал 21 мая 1917 года в своем дневнике сотрудник Чрезвычайной комиссии поэт Александр Блок, принимавший участие в допросах царских сановников. – Человек в горе и унижении становится ребенком… Сердце, обливайся слезами жалости ко всему, ко всему, и помни, что никого нельзя судить…»

Через день – новая запись: «Я читал телеграммы царя и царицы – взаимно любящие. За завтраком во дворце комендант Царскосельского дворца рассказывал подробности жизни царской семьи. Я вывел из этого рассказа, простого и интересного, что трагедия еще не началась; она или вовсе не начнется, или будет ужасна, когда они встанут лицом к лицу с разъяренным народом (не скажу – с „большевиками“, потому что это неверное название; это группа, действующая на поверхности, за ней скрывается многое, что еще не проявилось…)»О пророческие слова!

* * *

Узнав о бессудной казни Николая (о том, что убиты его жена и дети, большевики первоначально не сообщили), Георг V записал в дневнике:

...

«Это было отвратительное убийство. Я с любовью относился к Ники, который являлся добрейшим из людей и истинным джентльменом, любившим свою страну и народ».

Когда жена великого князя Георгия Михайловича Мария Георгиевна (Терещенко тщетно запрашивал для него британскую визу, а сама она с дочерьми поселилась в Англии еще до войны) устроила заупокойную службу по убиенному в православной церкви, Стамфордхэм попытался воспрепятствовать ее посещению королем, ссылаясь на неблагоприятное общественное мнение. Георг, однако, не внял этой рекомендации. Спустя месяц Лондона достигло еще более ужасное известие. «Из России дошли вести, что вполне вероятно, будто Аликс, четыре дочери и маленький мальчик были убиты одновременно с Ники. Это просто ужасно и доказывает, какие изверги эти большевики. Для бедной Аликс это, возможно, и к лучшему, но как подумаешь о ни в чем не повинных детях!..»

«К лучшему»… Ни малейшей собственной вины король не чувствовал.

Тем более ни в чем не винил себя Стамфордхэм. В письме лорду Эшеру, в котором он благодарит его за некролог о покойном императоре, личный секретарь короля лицемерно писал:

...

«Случалось ли когда-нибудь более жестокое убийство, и проявляла ли когда-либо наша страна такую черствость и такое равнодушие к трагедии подобного масштаба? Что все это значит? Я весьма благодарен королю и королеве за то, что они посетили эту заупокойную службу. У меня пока что нет сведений о том, что премьер-министр или Форин-офис присылали туда своих представителей. Куда подевались у нас чувство сострадания, чувство признательности, наконец, просто чувство приличия?…

Какие страдания пришлось вынести за этот год бедному, несчастному императору!.. И почему германский император не поставил условием заключения Брест-Литовского мира освобождение царя и его семьи?»

Эшер ответил с нескрываемым сарказмом:

...

«Смею предположить, что по той же причине, по какой наше собственное правительство не стало добиваться освобождения царя у Милюкова: по причине нравственного бессилия, боязни критики, измышлений, оскорблений».

Именно при Георге V Англия первой из западных держав признала легитимной власть большевиков в феврале 1924 года. Христиан Раковский, имея ранг поверенного в делах, не приглашался в Букингемский дворец, и король был избавлен от необходимости встречаться с представителем правительства извергов, погубивших кузена Ники. Когда уровень дипломатических отношений был повышен, и ко двору прибыл для вручения верительных грамот советский посол Григорий Сокольников, Георг сказался больным, и в церемонии участвовал его сын. Но на приеме 27 марта 1930 года королю все же пришлось пожать руку советскому послу, а в 1933 – и наркому иностранных дел Максиму Литвинову, который еще 15 лет назад считался опасным радикалом, а в 1908 был арестован во Франции при попытке разменять в банке деньги, добытые при разбойном нападении на инкассаторов в Тифлисе.

* * *

Георг V умер в январе 1936 года, когда над Европой сгущались тучи новой войны. И лишь полвека спустя открылась тайна его смерти.

В ноябре 1935 королю исполнилось 70 лет. Жизненные силы в нем угасли. Всем, кто его видел вблизи, был ясно, что он не жилец. Восемью годами прежде, в ноябре 1928, он уже побывал одной ногой в могиле.

Тогда король внезапно и очень сильно занемог. К одру болезни в Букингемский дворец был вызван королевский врач Бертран Доусон – лорд Доусон, пожалованный званием пэра за выдающиеся заслуги в здравоохранении. Он сразу понял, что дело плохо. Анализ крови показал стрептококковую инфекцию в легких. Рентгенологи подогнали грузовик со своей аппаратурой к окну спальни, пропустили кабель через окно и впервые в истории сделали рентгеновский снимок в «полевых» условиях пациенту, лежащему в постели.

Королю был поставлен диагноз: септицемия. Это заражение крови гноеродными микроорганизмами, в данном случае стрептококками, которые, размножаясь в крови больного, насыщают ее токсинами, вызывающими массовую гибель эритроцитов, поражение органов кроветворения и выделения. Недуг сопровождается высокой температурой и помутнением сознания. Сегодня эту инфекцию лечат большими дозами антибиотиков и сульфаниламидов, а в то время метод был лишь один – откачать гной. Однако для этого нужно было найти очаг абсцесса, но это и не удавалось – он находился слишком близко к диафрагме.

Правительство готовилось к смене монарха. Члены Тайного совета убедили короля передать им его полномочия. Из Таньганьики с сафари был вызван наследник. Больше всего Доусон боялся, что сердце короля не справится с нагрузкой. И он решился.

Старшая сиделка сестра Блэк вспоминала впоследствии, что Доусон вошел в спальню, когда король находился в коме. Доусон взял шприц и почти без колебаний вонзил иглу в грудную клетку пациента, по какому-то непостижимому наитию точно угадав нужное место и откачав 16 унций гноя. В тот же вечер хирург удалил Георгу, который все еще пребывал без сознания, ребро и сделал дренаж пораженного правого легкого. Вскоре король пошел на поправку.