Николай Губенко - Театр абсурда. Во что превратили Россию

Леонид Велехов: Они все политы кровью, конечно.

Николай Губенко: А тут вдруг большевики стали единственными убийцами монархии. Поэтому я не берусь, я не историк, я не философ, и тем более не экономист, я не берусь брать всю совокупность причин, но знаю, что люди до сих пор… А! Вот что я забыл! Это слово. Они привыкли к иждивенчеству за счет власти.

Леонид Велехов: Власть их к этому приучила…

Николай Губенко: …Иждивенчеству, которое подарило им надежду на то, что они не умрут с голоду, что у них будет тепло, что они будут платить за телефон 10 копеек, что они будут платить за квартплату 2 рубля 30 копеек, что у них молоко будет стоить 15 копеек, а яйца будут стоить 30 копеек. Они привыкли к этому и когда…

Леонид Велехов: Ну уж 30 они не стоили никогда. 90 были самые дешевые.

Николай Губенко: Ну пусть 90… И когда им Пияшева или кто-то другой там, Гайдар, обещали, что вот эта инфляция и этот процесс финансового краха ничего не изменят в ценообразовании, потому что у них будут адекватные кошельки, как и при советской власти, они в это уверовали. Оказалось не так, оказалось, рынок – это значительно сложнее, чем нам предлагали наши экономисты.

Леонид Велехов: Да, я совершенно в этом с вами согласен. Есть такое банальное выражение, что история не знает сослагательного наклонения.

Николай Губенко: Да, да, да.

Леонид Велехов: Что случилось, то случилось. И вы сами употребили этот глагол, что проиграли. Ну, проиграли, значит…

Николай Губенко: Вот это самый циничный термин – «проиграли». Это не проигрыш, это смерть, это беда. Какая же это игра, когда потери с 90-го года в населении составляют десятки миллионов. Пусть по причине болезней, платного здравоохранения, пьянства, наркоты, всего чего угодно, но это потери, которые расцениваются специалистами на уровне 27 миллионов, потерянных в Великой Отечественной войне. Поэтому это не проиграли.

Леонид Велехов: Понимаю. Понимаю…

Николай Губенко: Потерпели поражение.

Леонид Велехов: Потерпели поражение. Хорошо. Потерпели поражение… А что сегодня может коммунистическая партия? Какое будущее у коммунистической идеи? И почему вы считаете, что это единственная альтернатива существующему положению вещей, существующей идеологии, если вообще какая-то идеология у нас в этом нашем нынешнем государстве есть.

Николай Губенко: Нет, у нас есть…

Леонид Велехов: Почему?

Николай Губенко: …У нас есть идеология. Вот недавно в Мосгордуме мы рассматривали вопрос. Комиссия по монументальному искусству предложила установку памятника Петру Столыпину. Он родился в Дрездене, жил и работал в Санкт-Петербурге в Ковно, он же Каунас, в Москве не бывал, убит в Киеве. Почему в Москве нужно ставить и почему такое прекрасное место нашли, как раз напротив памятника революционерам, рядом с Горбатым мостом и рядом с памятником жертвам 1993 года… Напротив памятника революционерам, которых он вешал до 17-го года. Почему? Это идеология. Это можно понять.

Леонид Велехов: Хорошо. Но повторяю свой вопрос. Почему вы думаете, что у коммунистической идеи есть какое-то будущее? При том, что она почти во всем мире потерпела поражение.

Николай Губенко: Ведь говорят же, что история развивается по спирали. Совершенно очевидно, что в той идее, в которой мы сейчас существуем, назовем ее условно «идея одного миллиарда», золотого миллиарда, планета не может просуществовать без крови, без большой крови длительное время. Поэтому, я считаю, что коммунистическая идея может предотвратить огромную кровавую бойню. Вот объясните мне, будь у Каддафи атомная бомба, пошли бы Соединенные Штаты на эту операцию? Нет, конечно.

Леонид Велехов: Я понимаю, к чему вы клоните, но это было бы страшно, если бы у Каддафи, у этого безумца была бы еще и атомная бомба.

Николай Губенко: …Надо искать в любых идеологиях то рациональное, что может спасти человечество. Все упрекают, – Познер упрекает Зюганова, – что КПРФ называет Христа первым коммунистом. Но зло, названное в 10 заповедях, на протяжении всей истории человечества, увы, только разрастается по масштабам. Убийство, прелюбодеяние и так далее и так далее. Поэтому скорее мы возьмем все лучшее из коммунистической, социалистической, социал-демократической идеи, христианской, исламской, какой угодно только бы спасти человечество. Думаю, что коммунистическая идея может внести свой вклад в это общественное слагаемое.

Леонид Велехов: Понимаю, понимаю… Вот Вы упомянули диалог Зюганова и Познера. Вам не кажется, что это, все-таки, уже слишком такая радикальная мимикрия. Зюганов говорит, о том что…

Николай Губенко: Я не видел, мне рассказывали…

Леонид Велехов: Нет, нет. Я про мысль саму говорю. Зюганов говорит, о том, что Христос был первым коммунистом. Зюганов – коммунист. Коммунистическая партия уничтожала эту религию и церковь последовательно на протяжении всего своего правления. Это, наверное, уж точно было большой ошибкой.

Николай Губенко: И то и другое – это вера. И коммунистическая идея, и христианская, и любая религиозная идея. Но вера, как сказал Иван Киреевский, известный богослов, есть не столько знание истины, сколько преданность ей. Я не думаю, что патриарх Кирилл забудет то, как его отец был преследуем советской властью. Человек не может отказаться от своего жизненного опыта. Я думаю, что в его действиях даже по отношению к объектам культуры… Вы знаете, есть закон, на основании которого тот, кто выселяется из религиозного здания, обязан получить адекватное здание. До сих пор ни одного такого случая нет. Выселяются музеи, выселяются библиотеки…

Леонид Велехов: Это бред какой-то! Как всегда из одной крайности в другую.

Николай Губенко: Да, да, да… Поэтому я, во-первых, не согласен, что исключительно компартия виновата в преследованиях. Были годы кровавого белого и кровавого красного террора, были годы гражданской войны, – но все это инкриминируют исключительно большевизму. Но как сказал Блок, «большевизм – это не фракция в Госдуме, это состояние души».

Леонид Велехов: Это точно.

Николай Губенко: Понимаете!

Леонид Велехов: Да, и большевики не с Луны упали в Россию.

Николай Губенко: Поэтому я не думаю, что нам надо отворачиваться от всего, что было в советском периоде хорошего, спасительного, спасательного для нашей нации. Тем более что мы являли миру, тот самый проект, тот самый эксперимент, который позволил многим народностям и многим нациям сожительствовать на этой земле в тяжелейших климатических условиях без крови на протяжении многих лет.