Арнольд Марголин - Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина

В своем эмбриональном состоянии Лига была бессильным аппаратом для проведения своих принципов в область реальной жизни. Лиге были даны одни только порывы… Суждено ли ей будет претворить все эти параграфы в действительность? Распадется ли она бесследно, или на ее месте появится настоящий союз всех народов, без деления таковых на победителей и на побежденных?

Таковы были вопросы, которые напрашивались тогда, в Женеве, сами собой.

Еще перед отъездом в Женеву, в Лондоне, наши английские друзья рекомендовали нам представить Лиге Наций факты и доказательства, из которых явствовало бы, что не только правительство, которое олицетворяется в представлении Запада Петлюрою, но и другие украинские группы, находящиеся в оппозиции к Петлюре и правительству, также добиваются принятия Украины в Лигу Наций. Англичане правильно указывали, что Лига интересуется не тем или иным правительством, а голосом самих народов.

С этой целью я снесся с представителями украинских партий и разных группировок. К сожалению, никто из них, за исключением бывшего гетмана Скоропадского, не исполнил своего прямого долга в этом отношении. Скоропадский же представил записку с весьма ценными данными в пользу признания за украинским народом суверенных прав. И только после Женевской секции Лиги, благодаря стараниям Никовского и других, стали поступать в Лигу такого же рода записки и заявления различных групп и партий.

Вопрос о принятии новых государств Восточной Европы в Лигу должен был привлечь к себе сочувствие даже и тех кругов, которые верят в возможность немедленного создания большого федеративного Российского государства. Раз английские колонии являлись полноправными членами Лиги, то было полное основание добиваться отдельных мандатов и для Украины, Эстонии и т. д., независимо от вопроса о том, останутся ли эти земли впоследствии самостоятельными государствами или же войдут, как составные части, в ту или иную будущую группировку.

Одним из представителей Польши в Лиге Наций был известный профессор Ашкенази. Шульгин виделся с ним по вопросам о границах, я же уклонился от встречи с ним, так как не считал себя компетентным в названном вопросе. Я объяснил тогда Шульгину, в чем заключается разница положений, в которых находились Ашкенази и я. Польша добивалась признания ее прав не только на те земли, которые фактически заселены преимущественно польским народом, ее стремления распространялись далеко за эти пределы этнографического начала. Поддерживая такие максимальные требования, Ашкенази, как польский еврей, никогда не мог впоследствии вызвать на себя нарекания со стороны польского народа, для которого он требовал свыше его прав. Мне же, как украинскому еврею, пришлось бы в данном случае, то есть в вопросе о границах, исходить из укороченных апрельским соглашением с Польшею прав украинского народа.

Шульгин понял меня и больше не настаивал на моем участии в этих переговорах.

Из Соединенных Штатов и Канады пришли в Женеву на имя Совета Лиги Наций телеграммы от украинцев-галичан, переехавших в Америку, но сохранивших любовь к родине. От имени одного миллиона подписавших эти телеграммы заявлялось ходатайство о том, чтобы Лига не допустила отдачи украинской части Галиции Польше. Кроме того, по словам делегата от канадского правительства, министра Догерти, в Женеву прибыл лично представитель украинского духовенства в Канаде.

Затем, с некоторым опозданием, приехала в Женеву делегация от украинской Галиции с Петрушевичем и профессором Томашевским во главе.

По сведениям, полученным из достоверного источника, телеграммы из Канады произвели среди членов Лиги большое впечатление и содействовали интересу и росту симпатий к дальнейшим судьбам украинской Галиции. Особенно же заинтересовалась вопросом об Украине во всей его целостности Аргентина, которая вскоре после того объявила о признании ею Украины как суверенного государства.

Из представителей еврейских делегаций присутствовал в Женеве Люсьен Вульф, с которым Шульгин и я имели свидание.

Среди юрисконсультов Лиги Наций я познакомился с голландским молодым юристом Ван-Гаммелем. Я знал его покойного отца, известнейшего криминалиста, с которым встретился еще в 1902 году, на международном съезде криминалистов в Петербурге. Тогда никакая фантазия не могла нарисовать того, что случилось во всей Европе впоследствии…

В Женеве Нансен отражал господствующие во всей Западной Европе и остальных культурных частях света принципы строгого соблюдения парламентаризма. А в это самое время Грушевский и его партийные друзья в Вене стали издавать украинский журнал «Боритесь-поборете», в котором все было построено на отрицании парламентаризма и давалось обоснование для радянского (советского) принципа государственного устройства. В свою очередь, и Винниченко, который возвратился из советской Москвы и Харькова весьма разочарованный всем, что он там видел, все же остался сторонником радянской, то есть советской системы.

Наконец, Липинский, живший под Веной, разносил парламентаризм в своих «Листах к хлеборобам», печатавшихся в сборниках союза хлеборобов-державников, и видел спасение Украины лишь в одной только «трудовой» монархии. Не партии, а классы должны управлять по этой схеме государством.

Каждый класс принимает ту долю участия в управлении, которая соответствует значению и пользе этого класса для государства. Во главе же стоит монарх, наследственный гетман. Как олицетворение верховной, надклассовой власти, такой монарх считается не принадлежащим ни к какому классу. Кандидатом в монархи со стороны группы Липинского является бывший гетман П. П. Скоропадский.

Есть, впрочем, и такие группы, которые высказываются за монархию парламентского типа, наподобие английской. Эти группы выдвигают кандидатуру Василия Вышиваного, родом из Габсбургского дома (Вильгельм Габсбург), украинского патриота, превосходно владеющего украинским языком. Почтенный украинский деятель Е. X. Чикаленко также призывал в «Воле» к такого рода парламентской монархии, причем искал монарха среди шведского, английского или другого царствующего в Западной Европе дома.

Вообще, и среди тех, кто не задавался новыми утопиями, а стремился к уже существующим образцам государств Западной Европы и Америки, также появилось деление на монархистов и республиканцев. Монархисты этого толка ссылались всегда на Англию, Италию, Швецию и т. п., как доказательство того, что и при монархе все может обстоять не хуже, чем в республике. Но при этом всегда забывалось, что республиканский образ правления как таковой сам по себе гарантирует демократические устои государства, тогда как монархия, в условиях восточноевропейских, может в любой момент эволюционировать в сторону реакции и абсолютизма. Я не хочу сказать, что последнее является неизбежным и обязательным. Но возможность такой опаснейшей эволюции, конечно, имеется.