Елена Иваницкая - Один на один с государственной ложью

Георгий Мирский полагает, что положение было парадоксальным. «Пропаганде о достижениях социализма не верил почти никто – ведь все видели, что делается в стране», но когда дело касалось международных проблем, пропаганде верили даже те, кто относился к режиму критически, – «и в этом, конечно, сказывались психологические последствия шока, испытанного народом 22 июня 1941 года» (Г. И. Мирский. Жизнь в трех эпохах. – М.. СПб,: Летний сад. 2001, с. 222).

Такое доверие пропаганде подтверждает мой собеседник М.С., мальчик из еврейской семьи: «Про Израиль, как ни странно, дома почти никогда ничего не говорили. Источником „правды“ была газета „Правда“. По крайней мере до института я был глубоко удручен „зверствами израильской военщины“, этот „факт“ разрушал стройную картину моего мироздания, где евреи должны были быть хорошими и даже лучшими. Да, был же совсем интересный эпизод. Какими-то непонятными путями добрые люди (сионисты) прислали нам по почте (вероятно, в конце 70-х) приглашение от израильтянина (что-то такое было формально необходимо для ОВИРа). Родители были в ужасе: откуда узнали наш адрес? и что теперь делать? писать явку с повинной в КГБ или еще рано? или уже поздно? Я же был возмущен до глубины души: мне, советскому школьнику, комсомольцу, предлагают бежать в сионистское логово?» (М. С. Интервью 9. Личный архив автора).

Агрессивную политику социализма пропаганда подавала как благо для народов и ту же «борьбу за мир»: счастье наступит и войны прекратятся только тогда, когда социализм утвердится во всем мире. «Советские люди знают, что созидание коммунистического общества служит делу мира и счастья народов как в нашей стране, так и повсюду за ее пределами» (Мы боремся за мир, с. 44). В идее, в желании режима распространить коммунистическое строительство по всей планете, собрать в Советский Союз все страны мира историк и прозаик Владимир Шаров видит столь же архаические корни, как во всегдашнем утаивании властью бед и катастроф. Доктрины 16 века, выработанные в «Послании старца Филофея» и «Сказании о князьях Владимирских», поставили русскую историю в центр мира. «Это был взгляд, с одной стороны, совершенно очевидно обращенный к концу, а с другой стороны, неслыханно, к самому престолу Господню возносивший и русскую землю – новую Святую землю, и русский народ единственный независимый народ, сохранивший истинную веру, новый народ Божий, а также русских князей – Его наместников на земле. Власть и те, кто за ней пошел, а таких безусловно было большинство, легко добавили к этой доктрине комментарий, сводящийся к мысли, что, по-видимому, Христос не придет на землю и не спасет погрязший в грехах человеческий род раньше, чем весь мир не сделается Святой землей, то есть не подпадет под высокую руку Московских князей (позже—царей, еще позже – императоров). <���…> Убеждение, что, коли русская держава прирастает новыми и новыми землями, верховная власть истинна и благословенна, стояло выше всего. <���…> Из-за этого советские властители от Ленина до Брежнева, но особенно, конечно, Сталин, начавшие еще во время Гражданской войны возвращать утраченные территории и дальше, при поддержке Коминтерна сделавшие Советский Союз старшим братом для десятков народов и стран Европы, Азии, Африки и Латинской Америки, воспринимались народом как правильные, законные цари. <���…> Понимание себя как святого народа и своей земли тоже как святой придало русской истории уникальное чувство правоты и, соответственно, неправоты тех, кто становился у нее на пути. Когда бы и на кого бы мы ни нападали, это всегда было правильно и во имя всешнего, в том числе и нашей жертвы, блага. Ведь мы и ее готовы были сделать частью Святого народа» (Знамя, 2005, №9. Владимир Шаров. Меж двух революций. https://goo.gl/me1zpt).

Как относились советские люди к идее всемирной коммунистической экспансии? Логично предположить, что ее восприятие изменялось со временем. По моим воспоминаниям семидесятых годов, ее не разделял никто, потому что никто не хотел «строить коммунизм» ни в нашей стране, ни – тем более – за ее пределами. Предполагаю, что в шестидесятые тоже. На советскую поддержку Острова Свободы народ отозвался частушкой: Ладушки, ладушки. Куба ест оладушки. А мы пляшем и пердим, Суп гороховый едим. Я сама слышала (весной 1998-го), как пьяненькая старушка на автобусной остановке вдруг стала вспоминать про те времена, а потом спела эту частушку и сплясала. Впрочем, сегодня мы наблюдаем, что прирастание территории страны вызывает у заметной части населения рационально необъяснимый архаический энтузиазм.

Мальчишки, воспитанные в пятидесятые, готовы были жертвовать (чужими жизнями), чтоб окончательно разобраться с капитализмом. Потрясающие воспоминания об этом принадлежат составителю сборника «Советское общество: будни холодной войны» (М.. Арзамас: ИРИРАН – АГПК, 2000) профессору Г. Ш. Сагателяну. «Октябрьские дни 1962 года ученик одной из бакинских школ запомнил на всю жизнь. Прекрасная бакинская осень наполнилась какой-то тревогой, улицы, казалось, стали иными, что-то зловещее незримо присутствовал в атмосфере. Мы, учащиеся, с легкостью говорили о ядерной войне, о том, что у нас очень много атомных бомб, в том числе стомегатонная, о которой нас известил Н. С. Хрущев. Мы с легкостью „применяли“ эту супербомбу, уничтожая ФРГ, Францию, страны Бенилюкса, сожалея при этом, что будет задета территория ГДР и Чехословакии, но делать нечего, придется идти на жертвы! При этом мы не задумывались, что в результате могут погибнуть десятки и сотни миллионов людей, в том числе у нас в СССР. Считалось, что мы должны победить Запад: СССР слишком велик, а у США и его союзников не хватит сил, чтобы всех нас уничтожить. Признаюсь, я и сейчас поражаюсь эффективности работы пропаганды, идеологического воспитания подрастающего поколения в те годы» (с. 224).

Такая легкость мыслей о стомегатонной кузькиной матери непонятна. Неужели дети до такой степени верили в пропагандистскую силу Советского Союза и слабость Соединенных Штатов? Из рассказанного явно следует, что мальчишки не обсуждали этот вопрос с родителями, а старшие не вмешивались в идеологическую обработку детей. Родительское внушение прочистило бы юным воякам мозги, как это случилось с моим собеседником Л. С. Поддавшись пропаганде, он тоже размахивал ядерной дубинкой , хотя был мыслящим независимым мальчиком. «Помню, что в нас развивали антикитайские настроения. Я даже нарисовал в тетрадке ядерный гриб и подписал „Привет китайским ребятишкам“, все смеялись. А мама меня за это отчитала, объясняла, что погибнут такие же дети, как я. Отрезвила» (Л. С. Интервью 10. Личный архив автора).