Вера Дорофеева - Сто лет восхождения

Суть многочасовых раздумий можно было уместить всего в нескольких фразах. Лаврентьев так и сделал. Зафиксировал мысль о том, что звездную температуру можно получить в земных условиях. Для того чтобы удержать плазму, надо окружить ее электрическим полем. А уж затем...

Карандаш все быстрее бежал по бумаге. Лаврентьев писал жадно, торопливо. Он боялся упустить что-либо важное, необходимое, что так неожиданно и четко вдруг сомкнулось, собралось воедино в его сознании под осенним звездопадом.

Взводный обращается к Лаврентьеву с вопросами. Тот механически отвечает на них. Молодой лейтенант не знает, что сейчас в караульном помещении вершится научный поиск. Гипотетическая теория двух питомцев Геттингенского университета Аткинса и Хоутерманса о термоядерных реакциях на Солнце спустя четверть века сомкнулась с весьма практической идеей Олега Лаврентьева — воссоздать на Земле предмет той теории.

Через две недели тщательно переписанное самым красивым почерком, на который только был способен рядовой Советской Армии Олег Лаврентьев, письмо было отправлено в Москву. На конверте тем же аккуратным, старательным почерком был выведен адрес: «Москва, Кремль. Советскому Правительству».

Это было зимой 1950 года.

Два месяца путешествовало солдатское письмо по столбовой дороге деловых бумаг, обрастая входящими и исходящими, пока посыльный не доставил его в здание ФИАНа на Миусской площади в Москве и не сдал под расписку. К письму была приложена резолюция из ведомства, курирующего атомные проблемы, в сжатые сроки рассмотреть и дать отзыв о работе товарища Лаврентьева.

Человек, принявший пакет, в физике разбирался слабо. Но службу знал. А посему...

Так несколько страничек, заполненных старательным округлым почерком солдата, попали в группу, которую возглавлял Игорь Евгеньевич Тамм.

Игорь Евгеньевич письмо просмотрел мельком, главным образом обратил внимание на резолюцию и пригласил к себе молодого кандидата наук: «Вот, ознакомьтесь. Подумайте, что и как, и составьте толковое письменное заключение...»

Молодой кандидат, уже завоевавший среди теоретиков признание «восходящей звезды», прославившийся своей крайней безапелляционностью и категоричностью в суждениях, письмо с Сахалина взял с неохотой: своих дел выше головы, а тут еще возись с какой-то самодеятельностью. Резолюция его не волновала, но поручение исходило от самого Тамма, которого теоретик почитал и как учителя, и как ученого. Молодой кандидат в тот же день просмотрел солдатский «опус» с Сахалина.

Не надо было обладать особенно глубоким знанием физики, чтобы с первого же взгляда обнаружить ошибку на страничках письма. Электрические поля, в которые предлагал заключить плазму автор, явно не удержали бы ее. Уже начальные приблизительные расчеты, которые молодой теоретик сделал сразу же, свидетельствовали, что письмо это бесполезно и только отнимает время у занятых людей. Но требуется написать заключение. Да не обычное, доступное физикам, а обоснованное и убедительное, чтобы поняли и те, кто снабдил это солдатское письмо весомой сопроводиловкой. На это необходимо время, и поэтому рецензент отзыв отложил на некоторое время, занялся прямыми своими делами. Но мысль об этом письме все же не оставляла его. Все-таки тут что-то было.

Изоляция для плазмы. Электрополя, которые удержат плазму. Мечтания наивного юноши, воплощенные в неумело сделанные чертежи, похожие на детский рисунок. Звездные температуры и термостойкие сетки. Нет еще на планете материалов, способных выдержать подобные температуры. Нет! Не электрические, а магнитные поля! Именно магнитное поле не даст частицам плазмы осесть на стенки, запрет, задержит этот раскаленный сгусток солнечной материи в вакууме.

Значит, не так уж и бессмысленно письмо солдата с Сахалина. Есть в этих страничках из ученической тетради изначальный импульс для движения ума, для поиска.

Идею еще предстояло проверить беспрекословностью и беспристрастностью математических расчетов. Ей предстояло пройти всесторонний придирчивый анализ самого Тамма. Ее предстояло защищать на семинаре перед вечно сомневающимися столпами и безудержными скептиками теоретической физики.

Солдат Олег Лаврентьев, естественно, не мог еще принимать в этом участие. Но ему была предоставлена возможность приехать в Москву и поступить в университет. Он стал физиком. Теперь он профессор, доктор наук и продолжает работать над термоядерной проблемой в Украинском физико-техническом институте.

Игорь Евгеньевич Тамм, познакомившись с приблизительными расчетами своего сотрудника, произнес: «Любопытно. Весьма заманчиво!» И вынес эти расчеты на семинар группы теоретиков. К ним отнеслись вполне доброжелательно. Но о перспективах их воплощения говорить было рано. Да это и не дело теоретиков. Хотя дерзость идеи захватила многих. На семинаре, где обычно властвовал дух здорового скептицизма, разговор вдруг принял научно-фантастический характер. Решено было идею «прокрутить».

Начали готовить доклад руководству. Писали обстоятельные пояснения, из которых даже неискушенному в теоретической физике должностному лицу должно было стать понятным, что дело это перспективное. Один из ближайших соратников И. Е. Тамма — В. Л. Гинзбург написал по этому поводу два отчета.

Наконец идея покинула тесноватое для все разраставшегося ФИАНа здание на Миусской площади и вернулась в ведомство, откуда было доставлено письмо Лаврентьева.

Там не было лабораторных приборов, больших грифельных досок и других привычных примет научно-исследовательского института. Кабинеты заполняли обыденные канцелярские столы и вместительные двустворчатые шкафы-сейфы. На полке одного из этих шкафов и предстояло идее, оформившейся к тому времени в объемную папку, еще дозреть. Знали о ней пока лишь немногие.

Курчатова в Москве тогда не было. Он форсировал работы по созданию водородной бомбы, пробивал сооружение первой в мире атомной электростанции и находился в постоянных разъездах. Поэтому к руководству поехал его заместитель по лаборатории Игорь Николаевич Головин. Было это двадцать второго октября 1950 года.

Там Головин услышал об идее МТР — магнитного термоядерного реактора, Так окрестил Игорь Евгеньевич Тамм предложенную его группой идею реактора в виде торроидальной камеры с магнитным полем.

Стало ясно, что речь идет о совершенно новом направлении в ядерной физике. Быть может, самом фантастическом, но и самом благородном за всю историю науки. И гораздо более сложном, чем деление урана и получение атомной энергии. Тогда ученые имели конкретный объект исследования, существующий в природе, в недрах планеты. И то сколько сил нескольких поколений физиков, и не только физиков, понадобилось для этого. А МТР требует иного подхода. Прежние, уже испытанные методы исследования вряд ли окажутся пригодными. Ведь речь идет о том, чтобы создать объект исследований, которого на Земле не существует. Изучить его, покорить, заставить работать. Задача грандиозная. Но в случае успеха человечество получает практически неисчерпаемый источник энергии. Ведь горючее для МТР будут извлекать из воды, запасы которой на планете неограниченны.