Вера Дорофеева - Сто лет восхождения

Но те процессы, которые возможны на полигоне во время взрыва водородной бомбы, явно не поддаются укрощению здесь, на экспериментальных установках. То, что, очевидно, сработает на взрыв, вызвав колоссальные разрушительные силы, не желает отдавать свою огромную скрытую энергию постепенно, мирно.

Год ушел на первоначальные эксперименты, но не принес даже малых результатов. Он прошел под знаком сплошных неудач, в которых и винить-то было некого. Команду, занимавшуюся этой проблемой, составили из опытных бойцов-экспериментаторов. И среди сотрудников лаборатории номер два уже пошел гулять беспощадный, брошенный в сердцах очередной афоризм Арцимовича: «Плазма — это тощий скелет экспериментальных данных, облаченный в пышные одежды, сшитые из догадок теоретиков».

Но неудачи заставили Арцимовича посмотреть на проблему иными глазами. Что-то тут все же есть. Что-то пока неуловимое, ускользающее от них.

Рабочих гипотез по экспериментам высказано немало. Есть идеи по совершенствованию установок, есть идеи по изменениям методики экспериментов. Кое-какие предположения энтузиасты пытаются проверить сразу. Недостатка в предложениях нет. Но нет пока и нейтронов — вестников термоядерной реакции. Надежды на стремительный успешный штурм проблемы, в котором так уверены были теоретики, не оправдались.

В решении, по которому лаборатория номер два получила деньги на исследования термояда, были и такие строки: «Л. А. Арцимовичу уделить этой работе одну треть своего рабочего времени». Но кто по минутам даст точный хронометраж жизни исследователя? Были другие обязанности, от которых его никто не освобождал. Термоядерный синтез пока оставался дополнительной хлопотливой нагрузкой. И все же незаметно, исподволь именно эти исследования брали руководителя отдела в плен, заставляли думать, искать. Что-то еще неясное, едва ощутимое, стоящее на пороге, но очень важное тревожило интуицию опытного исследователя.

Неделю назад они вынесли безоговорочный приговор этой установке: «На слом». Но прежде на ней предстояло отладить диагностическую аппаратуру. Чтобы уж потом, на новой, более мощной, не пришлось тратить времени на выверку приборов. Сотрудники, которым поручили это нудное, кропотливое и неблагодарное дело, были еще молоды и зелены. Н. Филиппов и В. Синицын недавно пришли сюда, в отдел.

И вот первый день их работы уже истек. Филиппов выводит в журнале дату второго дня: четвертое июля 1952 года. Вряд ли они уложатся в срок.

Скорее по привычке, начав работу, они включили счетчик нейтронов. А наладка аппаратуры — дело тонкое, изнурительное. Приходится гонять установку на разных режимах, которые, быть может, и не понадобятся в последующих экспериментах. Вот и сейчас они задали совсем уж бредовый режим. Хоть маленькое развлечение в монотонной, однообразной работе. Синицын включил ток. Мощный импульс энергии пошел в установку. Все внимание настраиваемой аппаратуре. И вдруг!

Сначала они даже толком не поняли, что же случилось. В привычную шумовую гамму вплелся какой-то другой, незнакомый звук. Это ожил счетчик нейтронов. Двойное превышение над фоном.

Они смотрят друг на друга. Ни у кого не хватает духа спросить у товарища, что же это за штуку отколол нейтронный счетчик. Потом, не сговариваясь, снова дают в установку мощный импульс энергии. Но что-то уже нарушено. Что? Они не знают. На этот раз счетчик нейтронов продолжает уныло фонить, как весь долгий прошлый день, как, впрочем, и в те многочисленные дни, когда на установке напряженно и целеустремленно трудились «зубры». Быть может, случайность? А если нет?

Они, не сговариваясь, в третий раз дают импульс. Счетчик нейтронов не реагирует. Значит, в то единственное, краткое мгновение все же что-то произошло, если счетчик показал двойное превышение над фоном. Но что?

Филиппов и Синицын несколько секунд молча сидят на своих местах. Друг на друга не смотрят. Одновременно они тянутся к записям в рабочем журнале. Теперь это единственная ниточка, по которой можно попытаться распутать весь клубок противоречий и сомнений. Сколько раз они слышали от «стариков» о таких вот секундах в жизни исследователя и довольно скептически относились к тем рассказам.

Шаг за шагом, как в следственном эксперименте, они повторяют все свои действия с самого начала дня. Чувства обострены до предела.

Шаг за шагом, действие за действием. Все повторяют они скрупулезно, точно, как это записано в журнале. Но молчит счетчик...

Новый режим. Новый импульс. Все тот же нудный утомительный фон. Нейтронов нет.

Новый шаг. А может, им все это почудилось? Ведь целый год в отделе прошел под знаком ожидания этих самых сухих щелчков, разрывающих унылый фон включенного счетчика. Сколько было надежд, ожиданий, попыток, разочарований. А им довелось услышать. Довелось ли?

Филиппов и Синицын все-таки добираются до того, случайно заданного ими скорее из озорства, в знак протеста против нудной, неинтересной работы режима. Ожил все-таки проклятый счетчик, разорвал нудный бесстрастный фон сухими щелчками. Есть эффект! Есть нейтроны!

Они повторяют пуск. И счетчик снова отвечает четкой очередью щелчков. Есть нейтроны! Это не случай, не ошибка. Им удалось то, что не смогли совершить другие. Пусть случайно, эмпирическим путем. А грубо говоря, методом тыка. Это неважно! Главное — результат.

Да, результат! Только и здесь какая-то чертовщина. Не так, как в предсказаниях теоретиков. Безусловно, плазма излучает нейтроны. Счетчик не может врать. Все точно как в аптеке: двойное превышение над фоном. Но каждому импульсу с нейтронным выходом предшествует не один, как предсказывали теоретики, а два разряда. Но нейтроны-то— свидетели ядерных превращений — есть! А это главное. Когда они, новички, только переступили порог отдела, Лев Андреевич сказал им: «Если вы возьметесь проверять уравнения Максвелла, то через месяц выясните, что они справедливы только с точностью до десяти процентов, а через год — с точностью до процента. И так далее».

А теперь надо идти докладывать начальству. Филиппов и Синицын знают, что они получили нейтроны, но не могут объяснить каким образом.

Молодые исследователи даже не предполагают, какая карусель закрутится вокруг их случайного открытия, какие разгорятся страсти. Какие противоречивые, порой абсурдные мнения вызовут они на физическом Олимпе. И сколько сил и стойкости потребуется Арцимовичу, чтобы выявить скрытую пока от всех истину.

Весть о давно ожидаемых и все же так неожиданно полученных нейтронах стремительно распространилась в отделе. Закипели самые противоречивые споры. Что это? Долгожданная термоядерная реакция? Оптимисты говорили: «Да» — и уже прикидывали, каким же будет этот термоядерный реактор.