Знание-сила, 2008 № 11 (977)

Если и впрямь оправдаются худшие опасения профессора Антонова, Демоскопа и ООН, то уже через 150 лет на Земле останется всего каких-то 3,4 миллиарда человек, а после 2250 года мир рискует вернуться к той жалкой численности населения, какая была на Земле в 1950 году (2,5 миллиарда). А кто же не помнит, как все страдали в те поры из-за того, что на нашей планете было так мало жителей? У нас, правда, об этом ничего не писали (не было ни Демоскопа, ни профессора Антонова, а ООН делала свои первые шаги), но если бы написали, то проблема тогдашней малочисленности человечества по своей важности и актуальности заняла бы в головах советских людей одно из первых мест — наряду с проблемами языкознания.

Впрочем, нет худа без добра. Вглядевшись внимательно в прогноз ООН, мы немного успокоились по поводу того, что через 30 лет России уже неоткуда будет взять мигрантов. При самом быстром снижении рождаемости население мира все же увеличится за это время больше, чем на 1 миллиард человек, — нам столько не нужно.

Но ведь еще не факт, что с рождаемостью все пойдет так плохо. Выше, цитируя А.Антонова, мы, кажется, слишком рано закрыли кавычки. Сейчас мы продолжим его мысль, открыв их снова.

«Однако я считаю (говорит профессор Антонов), что процессы рождаемости можно изменить! То, что сделано руками человека, человек может исправить... Если мы говорим о том, что нам нужно 50% трех-четырехдетных семей, чтобы через 30 лет прекратилась депопуляция (при всех раскладах, не раньше), нужно менять ситуацию, при которой с зарплатой в 500 долларов молодая семья вынуждена 30 — 40 лет копить деньги на однодвухкомнатное убогое жилье. Нужны принципиально новые планировки квартир, а молодой семье с тремя-четырьмя детьми должен предоставляться дом».

Хотя цитированные слова идут сразу же после грозных предупреждений о депопуляции населения земного шара, мы все же не думаем, что профессор Антонов собирается предоставлять дома всем жителям Земли. Как ни глубока его озабоченность чрезвычайно актуальными проблемами глобального обезлюдения, в данном случае речь идет, видимо, о России. «Современная средняя зарплата — насмешка, а современная квартира — просто издевательство!» — восклицает он, и мы без колебания узнаем родные края. И пусть даже нам встречались на протяжении нашей жизни и меньшие зарплаты, и худшие квартиры (при более высокой рождаемости), нам близок его обличительный пафос. Если кто и должен мириться со всеми этими насмешками и издевательствами, так только те, у кого нет детей.

Когда Демоскоп слышит такие яркие революционные речи, он даже начинает подумывать: а не пора ли вернуться к прекрасной идее о том, что каждый должен вносить в общую копилку по своим способностям, а получать из нее — по своим потребностям. И не только дом, а вообще все! Конечно, прямой связи между способностями и потребностями нет, она иногда может быть даже обратной. О возможностях же мы вообще не говорим, потому что такого члена нет в формуле. Тем не менее, звучит здорово. Мы бы только слегка освежили немного обветшавшую формулу, придав ей необходимую — в духе времени — демографичность: от каждого — по способностям, каждому — по его потребности в детях!

Юрий Носов

Изобретение транзистора (1947—1948 годы) стало не только поворотным пунктом развития электроники, но и повлекло за собой переход человечества на новую, шестую по счету, цивилизационную ступень — в постиндустриальное информационное общество. Какой-то прорыв в информатике был исторически неизбежен, в этом смысле транзисторная электроника стала ожидаемой и желанной, ее утверждение в мире проходило триумфально.

В 1956 году главные герои великого открытия — американцы У.Шокли, Дж.Бардин, У.Браттейн — стали лауреатами Нобелевской премии по физике.

Чисто внешне история открытия выглядит благостно бесконфликтной — ни борьбы «школ», ни судебных дрязг по патентным приоритетам, ни более поздних расследований и опровержений, — но «за кадром» (нередко и в «кадре») неизменно присутствуют драматизм сюжетов, накал страстей, столкновение амбиций, колоссальные выплески творческой энергии. Все это — в конкретном человеке и науке в целом, в обществе и событиях, будораживших тогдашний мир.

В последний день июня 1948 года в Нью-Йорке прошла общественная презентация нового электронного прибора фирмы «Белл». Назавтра в «Нью-Йорк Таймс» после речей конгрессменов, тревожных новостей из Европы, биржевых котировок, обзора бейсбольных новостей на 46 странице в конце раздела «Новости радио», следом за пространной заметкой о возобновлении репортажей некой «несравненной мисс Брукс», четыре абзаца были посвящены и успеху «Белл». «Рабочие элементы прибора состоят всего лишь из двух тонких проволочек, прижатых к кусочку полупроводникового вещества... Вещество усиливает ток, подводимый к нему по одной проволочке, а другая проволочка отводит усиленный ток.» Так явился миру прибор под названием «транзистор».

Сообщение не взволновало широкую публику, поскольку никакого броского анонса не было вынесено на первую полосу. Разумеется, специалисты обратили на него пристальное внимание — птенец-то выпорхнул из гнезда «Белл», признанного премьера электроники, — однако многие еще долго «считали его какой-то умно придуманной рекламной штучкой фирмы». Настораживало, что презентация была открытой: раз военные разрешили показ, а их «цензура» была обязательна, значит, прибор для них неинтересен, и тогда у него заведомо немного шансов на просперити.

Уильям Шокли, научный руководитель транзисторного проекта (и, пожалуй что, главный солист нашей оратории) был раздражен. Он вообще не любил посещать штаб-квартиру «Белл», монотонное десятиэтажное здание почти кубической формы на Манхэттене, Вест-стрит, 463, а в сегодняшнюю жару, +101 опо Фаренгейту, это было особенно утомительно. Комфортно он чувствовал себя лишь в лабораториях, расположенных в Мюррей-Хилл, штат Нью-Джерси, где сама атмосфера «садового штата» и прогулки с работы домой через лесистые холмы настраивали на философский лад, и Шокли это ценил.

— Неужели «они» не понимают, что мы совершили решающий прорыв в физику твердого тела, в физику вообще, что это новая физика, а значит, последуют и другие изобретения? Неужели дрязги с русскими вокруг Западного Берлина, которые послезавтра все забудут, способны заслонить открытие, которое останется в веках? Или у «них» мозги и впрямь поплыли от нынешней жары? По-видимому, дело в том, что конструкция Браттейна-Бардина с этими дрожащими cat's whiskers (кошачьими усами) действительно не внушает доверия, слава создателю, я к ней непричастен.