Знание-сила, 2008 № 05 (971)

Взаимовыгодность этого процесса подтвердил и второй эксперимент Ирены Чен. В нем она показала, как «совершенствование» оболочки может способствовать совершенствованию клетки в целом. Выяснилось, что если поместить жировые пузырьки в питательную среду из жирных молекул, то они начинают расти за счет присоединения новых жирных кислот из среды, и в результате такого бурного роста в мембране пузырька запасается дополнительная энергия. При наличии внутри пузырька молекулы РНК эта «оболочечная энергия» расширяет круг возможных биохимических реакций молекулы, а это усиливает вероятность, что молекула случайно набредет на путь, ведущий к новым усовершенствованиям. Тогда эта протоклетка получит новое преимущество перед другими конкурентами. Вот так, без всякой помощи, за счет одной лишь кооперации живых молекул с их оболочками и самых зачаточных форм дарвиновской эволюции, клеточная форма жизни начинает перевешивать более простые ее формы (свободные «живые молекулы» и пустые пузырьки). Взаимовыгодная кооперация и дарвиновская конкуренция, заключает Чен, сильно облегчают очередной фундаментальный шаг в эволюции жизни — переход от «голых» живых молекул к настоящим клеткам.

Фундаментальность этого шага состояла в том, что первые же клетки немедленно стали новой лабораторией природы, в которой она — теперь уже со много большей эффективностью — могла вести основанные на методе проб и ошибок эксперименты по усовершенствованию и отлаживанию жизненных процессов. О том, насколько совершенными оказались в итоге ее творения, свидетельствует тот факт, что созданные таким путем прокариоты — бактерии и археи — оставались неизменными на протяжении последующих миллиардов лет, пережив за это время неоднократные земные катаклизмы. Эти прокариоты существуют и сейчас и, возможно, переживут все другие, более поздние формы жизни, включая род человеческий, но эта их выживаемость является, конечно, следствием простоты. Дальнейшее усложнение жизни потребовало перехода к многоклеточным существам, а это было невозможно без появления нового, более совершенного и гибкого вида клеток — так называемых эукариотов, или клеток, имеющих внутри мембраны еще и особое клеточное ядро. Но история появления такого ядра — это уже совсем другая история.

Ирина Прусс

В очередной раз Интерцентр собрал обществоведов на ежегодный симпозиум, на котором девять лет обсуждалось, «Куда идет Россия», на десятый подводились итоги «Куда пришла Россия», а теперь пятый год рассматриваются разные «Пути России».

Как и все пятнадцать лет подряд, каждый раз выбирается некая большая тема, особый аспект, в котором рассматривается социальная жизнь страны, перемены, которые с ней происходят — или не происходят, накапливаемый потенциал будущих перемен. Практически за каждым докладом стоит серьезное исследование, иногда многолетнее — и часто его результаты развенчивают очередной миф общественного сознания о стране и о себе самом.

На этот раз предметом, вокруг которого строились доклады и их обсуждения, было само общественное сознание, закрепленное массовой культурой и частично предопределяющее выбор пути. Мы еще расскажем о докладах пленарного заседания, посвященных сложным взаимосвязям социологии культуры и объекта ее изучения; сегодня же мне хотелось бы рассказать о спорах, явно или неявно разворачивавшихся на форуме социологов.

Слова, вынесенные в заголовок, принадлежат Эмилю Паину, специалисту по этнологии — социокультурным процессам, связанным с национальностью участников; этими словами он заключил свой доклад, хотя до того выступал не как агностик, а как сторонник вполне определенной позиции. Она, собственно, и сводилась к тому, что вариантов дальнейшей жизни страны достаточно много и ни один из них нельзя считать жестко предопределенным этническими или культурными особенностями населения — именно так он истолковал выступления предыдущих докладчиков, что и вызвало у него довольно резкую реакцию.

Позиций, как минимум, две. Одна: пути России определяются ее историческим прошлым, особенно недавним, архетипами и особенностями ментальности ее населения, иначе говоря, «мы — русские, и этим все сказано». Нет, русские по природе своей ничем особенно не отличаются от других европейских народов, может, небольшой, но вполне излечимой задержкой в развитии, и дальнейшее развитие страны зависит прежде всего от политической воли ее элиты, ее представления о желаемом будущем, от образования необходимых институтов гражданского общества; иначе говоря, никакого «особого пути» не существует. Обе позиции представлены в общественном сознании, имеют довольно много сторонников даже в таком, резко и категорично сформулированном, виде.

Эмиль Паин явно тяготеет ко второй точке зрения. Он вспоминает, как менялись в ходе времени всегда казавшиеся незыблемыми стереотипные представления о национальном характере: сегодня принято считать англичан чопорными традиционалистами, а французов — беспечными и легкомысленными, но лет сто-двести назад представление было прямо противоположное. И оно тоже имело под собой некоторые основания: именно англичане первыми начали колебать устои традиционного общества как в политической, так и в повседневной жизни, и даже феминизм зародился как раз у них — а разве суфражисток не считали на континенте не просто легкомысленными, но развращенными?

Дело не в том, что русские, в принципе, по природе своей тяготеют к авторитаризму и не в состоянии создать гражданское общество — дело в том, что ни политические, ни экономические, ни, особенно, институциональные условия этому не способствуют. Нет институтов, которые могли бы поддержать время от времени возникающие общественные импульсы — протесты против ухудшения материальных условий жизни, попытки самоорганизоваться для того, чтобы отстаивать свои права от произвола властей и так далее.

Тут как раз и возникает пресловутая проблема курицы и яйца. Советская система, несмотря на все свои декларации, никогда не считала приоритетными интересы работника и гражданина; люди долгие годы жили в нищете, что с удивлением обнаружили, получив первую же возможность сравнить свой образ жизни с жизнью в соседних странах. Но и тогда не возникло никаких массовых протестов.