Знание-сила, 2008 № 02 (968)

Из Торфяной, рассказывал директор Лугоболотной школы Василий Яковлевич, к нам шли проблемные дети: не с «проблемами», а у которых не сложились отношения с учителями. А с заливных лугов, из Быстрицы — добрые дети, они сами говорили, что ближе к нам по духу.

В школу на опытную станцию собираются дети из разных поселков и деревень. Занятия начинаются в 8.05. А детям из поселков приходится приезжать в школу в 7.00 из-за расписания автобусов. Директор Василий Яковлевич уговаривает: зачем ты сюда, рано, поспать мог бы подольше и пойти у себя. Нет, все равно, говорит, буду сюда ходить: «Меня здесь уважают». Кто-то из ребят подойдет и угостит конфетой другого. А в той школе, откуда он пришел, там он звонил, что бомба заложена.

Я походил по станции, посмотрел. Зал заседаний ученого совета называется тут «греческим залом» — в нем выставляются работы учеников школы искусств. Есть музыкальная школа. И восстановительный центр, в котором сауна с бассейном, биллиардной и комнатой отдыха для доярок и трактористов. Построившая этот центр директор Ветроградская говорила: раз восстанавливаем плодородие почв, то людей-то — в первую очередь...

Все время что-то придумывают, вылезают из болота.

Быткомбинат закрылся, но открылась парикмахерская — на дому.

На хлебосольном столе учительницы Ирины Адамовны, куда меня завели пообедать, был украинский борщ с галушками и дары болота — клюква, брусника, грибки разных сортов, рыжики, белые, чернушки. Тут, смеются, у нас много разного — финки, украинки, даже турок есть.

Я думаю про жизнь на опытной станции — все-таки важно, что их не загоняли на болото. Там, где людей загнали, ничего не вышло. А тут что- то получилось.

Эта удивительная традиция существует только здесь.

Фотографии выпускников школы 1990 года, первый, «липовый выпуск». В том смысле, объясняют мне учителя, что восемь выпускников посадили липы.

1991 год — «яблоневый», тут, говорит завуч Татьяна Николаевна, у меня сын окончил. Есть медалисты — «золотые яблоки», «серебряные», некоторые учились в Тимирязевской академии, а посаженные в том году яблони и теперь плодоносят.

1992 год — «сиреневый выпуск», справа у входа — кусты сирени. 1993-й — «малиновый», отличная выросла малина, говорят учителя, крупная, замечательная, мы из нее варенье варим... 1994-й — «рябиновый выпуск», 1995-й — «кленовый». «Вон, клены! — показывают. — А, нет, окна заморожены же.» А клены как сажали, —рассказывают Татьяна Николаевна и Василий Яковлевич: проросшие семена, нам сказали, под клены не используют. Поэтому посадили в ящик однолетки, а когда ребята вернулись из армии, посадили семена.»

1996 — самый маленький выпуск, всего шесть человек, «вишневый». Здесь было совсем туго — ни пенсии не платили, ни зарплат, и ребята шли не в вузы, а куда-то работать. 1997 — «березовый», 1998 — «розовый», «У Лукоморья дуб зеленый». Называть выпуск «дубовым» ребята не стали — что же, сказали, нас будут дубами звать?

Назвали «пушкинским» — а на стенде выпускников 1999 года изображен здоровенный ветвистый дуб.

По этим их выпускам можно нарисовать социальный портрет эпохи. Удивительно, такая ужасная, кажется, эпоха, а, судя по этим деревьям и кустарникам, выглядит привлекательно. Видимо, все дело в том, кто ее представляет.

Директора школы Василия Яковлевича сюда когда-то привел приятель, аспирант станции, а тот — других. Все были ужасно молоды, и школа росла и мужала вместе с ними, вырастала из начальной. Было это в восьмидесятые, во времена свободы-гласности. «А до этого?» — спрашиваю я Василия Яковлевича. «А до этого, — говорит Овчинников, — ничего бы не появилось, они бы не появились, такие школы.»

Василий Яковлевич смотрит сквозь очки: на моей картине — из воды, муки, соли — уже кристаллики образуются.

Каждый день на ночь он читает детскую энциклопедию.

Идет по школьному двору, вдруг останавливается перед деревом и спрашивает: есть мобильник? И звонит в детский сад: передайте воспитателям, что в этом месте сидит дятел.

А у завуча на столе под стеклом фотография: «Это я маленькая — чтобы не забывать, что и мы такими были».

Вот от этого — вся их педагогика.

Кому-то подходит, кому-то нет.

«Ядро коллектива остается. Но за двадцать лет... батареи садятся. Постарели...», — говорит совсем не старый директор Василий Яковлевич (но я понимаю его, в педагогике время течет по-другому). «Единственное, вы перестали петь Дольского, — сожалеет завуч Татьяна Николаевна, — уже два года не слышала, как вы поете. А было время, ух, было время!..»

В болоте, вспомнилось мне, вовсе нет времени. «Деревни зори вечные, живу среди болот».

В здешней школе искусств — двадцать один ребенок, класс ведет искусствовед Елена Николаевна Бабина, закончившая Академию художеств. Ездят на пленэры. Это, показывает она, первые дети рисовали, самые любимые. Пальчиком рисовали — «Ежик в тумане». Пейзажи очень любят. Это в Вятской деревне разные сказки. Это вот такой печальный Иисус Христос в пустыне — одиночество подчеркнуто, пустыня и болото, что-то общее.

А девочка, чей натюрморт с загадочными болотными цветами висит в кабинете директора: «Она у нас, как пряник, яркая».

Директор школы Василий Яковлевич, приведший меня сюда, вдруг спросил: «А вы чем подкармливаете?» Я думал — детей, а он имел в виду кормушку для птиц в окне класса. «Салом — синичек, — отвечает преподаватель искусства. — А снегири. бывает, взглянешь в окно снежное, а оно все в снегирях горит».

Из кабинета творчества раздается «Осенняя песня» Чайковского (учительница предлагает пятиклассникам попробовать музыку на ощупь, на вкус).

Я предпочитаю натуральный картофель и допытываюсь в классе по соседству, как они его вырастили. Безвирусный. Огромный куст, шикарный. Картофелины от самых маленьких до размером с кулак. Удался опыт. Хотя, вообще это большой риск выращивать на болоте, даже цветы замерзают. «Хорошо ли, плохо, но мы тут живем, — говорит директор Василий Яковлевич, — и будем жить. Надо приспосабливаться». «Хвалим как кулик свое болото», — смеется учитель биологии Ирина Анатольевна.

Ребята тоже так говорят: наше болото — самое хорошее.

Просто мы его знаем плохо.

Существует, оказывается, история страны в цветах и травах. Вот провели сравнительное исследование, и выяснилось, что за последние семьдесят лет до наших дней сохранился клевер белый и розовый в первозданном виде, овсяница красная, тимофеевка луговая. А некоторые исчезли, пырей ползучий и прочие, их надо заново высевать.

Знаете ли вы, что есть в нашей русской истории тысячелистник обыкновенный, герань луговая, крапива двудомная — больше размером обыкновенной, а еще есть крапива глухая, которая не жалит. Вероника дубравная, лютик едкий (сорняк, легко выдирается), пастушья сумка («Как сердечко сумочкой», — объяснила девочка), пикульник, спорыш.