Знание-сила, 2007 № 08 (962)

Мистическое пространство религии устроено так до сих пор; оно имеет мало общего с пространством и временем, в котором наши современники живут обычно. Наш журнал публиковал не так давно статью А.Тарабукиной, которая писала, как воспринимают мир люди, близкие православной церкви. В числе прочего она рассказывала о 12-летней девочке, которая говорила с ней о чудесах Серафима Саровского как совершенных только что: она ощущала святого своим современником и ничего не знала о том, что святой давно умер. «Девочка не различает прошлого и настоящего, — писала исследовательница, -для нее не существует поступательного движения времени, время — лишь обозримая плоскость, и если она не стала свидетельницей какого-либо события, то потому, что находилась в другом месте, а не потому, что событие произошло за много лет до ее рождения. Разумеется, это особый случай, крайнее, но характерное для прихрамовой среды представление».

Столь же небрежно относились ко времени средневековые хронисты: они знали, например, что древние не были христианами, но могли написать, что древняя римлянка отправилась к мессе, что на похоронах Александра Македонского были монахи с крестами или что Катилина отслужил обедню во Фьезоле. Они знали, что в древние времена жили по-другому, но не придавали этому серьезного значения.

Но обычное время — то, в котором день непременно сменял ночь, и дни эти могли быть сосчитаны — при всем снисходительно-небрежном к нему отношении отвоевывало позиции. В часах еще не было настоятельной нужды: день, как и месяцы, членился делами, длительность отмерялась ими же, а более точно эту длительность измерять никому не приходило в голову. С таким восприятием времени в деревнях можно было столкнуться относительно недавно: в 60-е годы на вопрос социолога, когда женщина выходит на работу, та простодушно отвечала: «Как подою корову, так и выхожу».

Но все чаще возникали ситуации, в которых подсчет дней приобретал значение, и, прежде всего, в хозяйственной и коммерческой деятельности. Деньги надо было вернуть ростовщику вовремя; занявший их купец считал дни пути через пустыню и подгонял караван. Даже если он путешествовал на свои, принцип быстроты оборота как условия умножения богатства, полагаю, был понятен ему уже тогда. Заказ ремесленнику давался на определенный срок; если это был не раб, а свободный человек, он сам был заинтересован сделать работу побыстрее. Если же речь шла о работе древних мастерских с примитивным, но все же явным разделением труда, координация действий многих людей требовала принципиально нового отношения к времени.

И хотя, разумеется, все это были низшие, даже презренные заботы, а подлинно высокое, настоящее время отсчитывалось церковными колоколами, и было в полном распоряжении церкви, все же в толще Средневековья зарождалась и крепла иная идея времени. Правда, ее исповедовали социальные группы, никак не относившиеся к особо уважаемым в средневековом обществе — поэтому идея и не могла укрепиться в самом ядре средневековой культуры.

Длительность предполагает, следовательно, сознание; и уже в силу того, что мы приписываем вещам длящееся время, мы вкладываем в глубину их некоторую долю сознания... Постепенно мы распространяем эту длительность на весь материальный мир. Так рождается идея вселенской длительности, то есть идея безличного сознания.

А. Бергсон, 1923

При всем презрении к быстротекущим дням древние обожали составлять хронологии, то есть так или иначе подсчитывать и выстраивать время в некотором порядке. И сразу перед ними возникала проблема точки отсчета — проблема, которая принципиально не может быть решена ни в рамках отдельной жизни частного человека, ни в рамках жизни целого поколения.

Если равнодушное и равномерное время движется в бескрайнем пространстве вечности, то откуда все мы знаем, что сегодня — 2007 год? А что думали об этом люди, жившие в 427 году до н. э., то есть за 427 лет до Рождества Христова? Равномерные отрезки очень легко считать, но откуда начинать и как уговорить всех своих современников и потомков начинать оттуда же?

Тем не менее надо же поместить себя и свое время в какой-то ряд времен; эта потребность существовала давно, и потому хронологии немногим младше первых природных календарей (которые не могли представить отношение событий друг к другу, расстояние между ними).

Точку отсчета человек мог найти только в истории. Известный психолог Сергей Рубинштейн, занимавшийся среди прочего исследованием индивидуальных психических особенностей восприятия времени, писал об этом: «Время жизни объективно определяется лишь как время истории. Лишь на основе исторически определенной системы исчисления времени можно соотносить временные показания различных наблюдателей, свободно переходя с одной точки зрения на другую, устанавливать однозначное соответствие всех датировок. Все математические формулы, связанные с преобразованием систем координат, представляют собой лишь техническое оформление той фундаментальной интеллектуальной операции, которая заключена в каждом во временном отношении упорядоченном рассказе, требующем перехода от одной отправной точки к другой».

Точка должна была считаться заметной и важной как можно большему количеству людей на возможно большей территории и как можно дольше. Лучше всего — всегда.

И. Савельева и А. Полетаев делят все дошедшие до нас хронологии (а им несть числа) на два типа: выбиравшие точкой отсчета некое современное хронисту событие в уверенности, что оно сохранит свое значение в будущем, и находившие точку начала времен в прошлом, в событии, уже как бы доказавшем свою значительность (или назначенном таковым).

Первый тип ученые назвали политическим, хотя решение назначить начало времен с определенной точки в любом методе и всегда было политическим. Можно было бы назвать этот способ династическим, поскольку чаще всего главным событием провозглашалось в таком случае восшествие на престол или занятие наивысшей должности в иерархии основателя династии. Даже не империи как таковой, не государства, а именно правящей династии. Очевидно, каждая из них собиралась править вечно.

У этого способа было слишком много ограничений. Во-первых, с самого начала действие хронологии было ограничено территорией, управляемой именно этой династией, и таким образом счет времен в принципе не мог стать всеобщим, если государство не собиралось вобрать в себя все и вся. Очевидно, это не слишком смущало древних хронистов, поскольку они подчеркнуто датировали себя и историю исключительно «для своих», а прочие варвары их не интересовали вовсе. Да и какая история могла быть у варваров! Всеобщность и единство истории настолько не интересовали древних, что, завоевав новую страну, победители начинали в ней каждый раз новое летоисчисление, и если правитель правил в нескольких странах, год его правления ставился для каждой страны отдельно. Кстати, города древности, освободившись от завоевателей, тут же вводили свое новое летоисчисление с момента освобождения.