Знание - сила, 2007 № 03 (957)

Никколо Макиавелли

Кочевники из бескрайних южных степей стали сначала сильно досаждать местному населению, а потом и вовсе закабалили его. В отечественной историографии принято считать, что начало татаро-монгольского ига было положено поражением русских ратей в битве на реке Калке. Думается, что процесс этот шел постепенно, а знаменитая битва является просто исторической вехой.

Вновь пришедшие завоеватели принесли с собой и соответствующую ментальность, которая, правда, не была совсем уж чуждой местному населению. В ханских ставках русские князья получили достаточно возможностей для совершенствования в искусстве восточного коварства, и, пожалуй, никакие самые гнусные деяния нельзя назвать чуждыми тому времени. Это уже гораздо позже Джером Горсей, путешественник и полномочный министр английской королевы, напишет в своих воспоминаниях о царе Иване Васильевиче: «Он был хорош собой, стройно сложен, с высоким лбом, с пронзительным голосом, настоящий скиф — остроумен, жесток, кровожаден, безжалостен». Вот типичный портрет первого лица российского государства. Этот образ, достаточно точно обрисованный Д. Горсеем, красной линией проходит через всю историю ранней Руси.

Надо ли удивляться, что в условиях высочайшей концентрации власти в руках первого лица Русь и не могла пройти всех этапов становления, которые прошли западные государства? Например, этапа феодальной раздробленности Русь не знала даже как явления. Самый приближенный боярин не мог и помыслить не только о западном феодальном иммунитете на пожалованном князем аллоде, а тем более феоде, но даже о восточной простасии. Русь в этом смысле была еще более Византией, чем сама Византия. Названия высших должностей государственных чиновников говорят сами за себя — «царский слуга», «главный постельничий».

Священство тоже никогда не имело значимого влияния на первое лицо государства. Особенно ярко это проявилось во время царствования Ивана Васильевича. С церковью считались, на нее ссылались, о ней заботились только тогда, когда это было выгодно, в остальных случаях считали возможным бесцеремонно грабить ее богатства, а самих священнослужителей отдавать для забавы публики на растерзание диким медведям. На первый взгляд может показаться парадоксальным, что Иван Грозный, так немилосердно обошедшийся с церковными достояниями и самими служителями культа, учредил свыше 60 монастырей и каждому назначил довольствие, а также около 40 церквей с богатым внутренним убранством и куполами, покрытыми чистым золотом. Однако вся утилитарность деяний становится очевидной, когда узнаем, что построены они были с одной целью — для моления о здравии царя.

Не возникли на Руси и рыцарские ордена, сослужившие добрую службу Европе особенно в эпоху Реконкисты, — ведь без участия тамплиеров немыслимо было возвращение Гренады. К сожалению, европейские монархи, да и сам первосвященник не удержались от соблазна поживиться богатствами за счет рыцарских орденов, которым были столь многим обязаны. Уничтожение ордена тамплиеров папой Климентом IV и французским королем Филиппом Красивым легло несмываемым пятном на честь Европы.

Ликвидации ордена тамплиеров способствовало не только такое качество человеческой природы, как алчность, здесь отчетливо прослеживается и другое глубинное качество, свойственное, пожалуй, всякой жизни, а именно — стремление к власти, воля к власти. Воля к власти в процессе наслоения многих культурных пластов на человеческую натуру принимала различные формы и очертания, но, без сомнения, никогда не исчезала. Фридрих Ницше по этому поводу замечает следующее: «Что такое есть право других? Это уступка нашего чувства власти чувству власти других». Разгром ордена тамплиеров, постепенная ликвидация других рыцарских орденов да и закат всей феодальной эпохи в Европе свидетельствовали о все более и более обостряющемся чувстве власти европейских монархов. К этому моменту внешние проблемы были в значительной степени решены, границы между государствами Европы более или менее устоялись, и тогда новые резервы для ненасытной воли к власти были найдены внутри подконтрольных территорий.

Скульптурный портрет Ивана Грозного.

Реконструкция М. М. Герасимова

Страны Европы вступили на путь, по которому Россия шла уже давно. Но, как известно, все, что когда-либо имело место, меняет формы, названия, наконец, степени интенсивности, но никогда полностью не исчезает. Именно этот принцип спас европейские народы от погружения в беспроглядную тьму абсолютизма, доходящего до абсурда. Местные элиты свободных городов никогда полностью не искоренялись в Европе, и они составляли тот необходимый противовес центральной власти, которого так не хватало России. Именно их влияние обусловило впоследствии возникновение того явления, которое сегодня принято называть гражданским обществом.

Политическое же устройство Руси не претерпело значительных изменений. Явление парламентаризма также было чуждым для Руси-России, хотя боярская Дума как высший совет при князе появляется в русской исторической традиции с весьма ранних времен. Дума эволюционирует на всем протяжении русской истории вместе с государством, изменяется даже социальный состав этого института, но всегда или почти всегда он остается лишь совещательным органом и послушным инструментом в руках первого лица государства. Никогда за всю историю средневековья русская Дума не достигала той степени влияния, которую мы видим у парламентов западных стран. Если упомянуть о принципе комплектования Думы, то к столь привычной для Запада представительской, выборной системе Россия подошла только в новой истории. Говоря об этом, не могу не упомянуть слова великого Канта: «Россия — такая страна, где есть закон, но нет свободы, и, следовательно, в ней никто не пользуется правом гражданина».

Хотя приходилось встречать и другие мнения по вопросу формирования российской государственности, например, утверждение о том, что у России на протяжении истории была не одна, а целых две политические традиции: одна — византийская, вторая — европейская. Именно на основании двух политических традиций делается попытка объяснить возвратно-поступательные потуги российской политической элиты сделать Россию «европейской страной». Постоянные провалы этих усилий и их возобновления объясняются наличием некоего исторического «маятника», который настигает Россию от времени до времени и перебрасывает от почти полной европеизации до возвращения к византийской ориентации вновь. Хочется повторить вслед за Шопенгауэром: «Не может быть ни привилегированных, ни полезных, ни даже безвредных заблуждений, а всякое заблуждение приносит бесконечно больше вреда, чем пользы».