Знание - сила, 2007 № 02 (956)

Лёш не ушел от нас — выдающиеся мыслители остаются навсегда. Он не оставит нас, если мы сумеем преодолеть упадок нашего духа, начнем «более чутко прислушиваться к ритму природы», верить в те великие принципы, в которые верил он, и стремиться жить в соответствии с ними. Альтернативы им все равно нет.

Рисунки заимствованы из русского издания книги А. Лёша

Авторы книги «Стратегия демографического развития России», о которой мы уже говорили в прошлый раз, знают также, что «современный уровень рождаемости, да и тот, который может быть достигнут в течение ближайших 10-15лет, все равно останутся ниже простого воспроизводства, а значит будут являться основой естественной убыли... Тем не менее, естественная убыль может быть преодолена для ближайших 15-20 лет. Для этого должны быть сокращены масштабы другого ее компонента.

Если бы сегодня умирало столько же, сколько умирало хотя бы в 70-80 годы (в 1971-1980 гг. в среднем за год 1325 тыс. человек и в 1981-1990 гг. соответственно 1570 тыс.), или показатели смертности были такими же, как в развитых европейских странах., то уже в 2004 г., когда число родившихся превысило 1,5млн. человек, естественная убыль сменилась бы приростом».

Там же, с. 113-114.

Демоскоп знает больше. Нам кажется, что если бы да кабы, так во рту б росли грибы, и был бы не рот, а целый огород. И это даже более вероятно, чем преодоление естественной убыли населения России за счет возвращения к уровню смертности 1970-1980-х годов.

Вообще-то Демоскопу уже случалось объяснять, почему естественная убыль населения не появилась в России в 70-80-е годы. Но, как выясняется, — к стыду Демоскопа, конечно, — у нас в стране есть еще профессора и даже члены-корреспонденты, которые его не читают. Куда же мы катимся?

В порядке исключения, нам придется повторить наш ликбез. Ибо для того, чтобы судить о разных демографических предметах, гимназий можно и не кончать, но кое-что знать все- таки полезно.

Итак, хорошо бы было, конечно, если бы у нас умирало 1,3, на худой конец, 1,6 миллиона человек в год, как хотят авторы «Стратегии демографического развития», а не 2,3 миллиона, как это было в действительности в 2004 году. Однако при смертности 70-80-х годов, которую они ностальгически вспоминают, это никак невозможно.

Дело в том, что смертность, когда о ней говорит демограф, а не человек с улицы, это не одно какое-нибудь число, а возрастная функция смертности, или, проще, набор чисел, характеризующих смертность в каждом возрасте. И, думается Демоскопу, никого не удивит утверждение, что смертность в возрасте, скажем, 70 лет обычно выше, чем в 30. Дальше уже не нужно быть большим профессором, чтобы понять, что число умирающих зависит не только от уровня возрастной смертности, но и от того, каково соотношение молодых и более пожилых людей в населении. А оно бывает разным.

Почему-то оказывается, что доля молодых мужчин и женщин в 1975 году была существенно выше, чем в 2002, а доля пожилых — существенно ниже. Что бы это значило? Откуда взялась эта необыкновенная молодость российского населения в 1975 году?

Возраст 50 лет и старше в 1975 году имели поколения россиян, родившиеся в 1925 году и ранее. И если немного покопаться в памяти, то нетрудно понять, почему к 1975 году они оказались столь малочисленными. Особенно «повезло» тем поколениям, которые родились в 1916-1920 годах: они с самого начала были не слишком многочисленны по причине неудобства рождения и выживания в годы войн и разрухи. Это, кстати, относится, хотя и в меньшей мере, и к таким странам, как Франция и Германия, тоже сильно затронутым событиями, связанными с Первой мировой войной. Но тех россиян, кто родился до революции или несколько лет спустя после окончания гражданской войны, поначалу было много, рождаемость была очень высокой, намного выше, чем в Западной Европе. А осталось все равно мало. Им бы как раз и умирать в 19701980-е годы, дожив до преклонных лет, да не привелось. Сложили головы раньше на разных перепутьях отечественной истории.

Особенно сильно это коснулось мужской части поколений россиян. И женщинам из этих поколений выпала нелегкая доля, и их дожило до 1975 года намного меньше, чем могло дожить. Но мужские потери были просто катастрофическими. Особенно большими они были во Второй мировой войне. Ее следы явственно заметны, например, на возрастно-половой пирамиде населения Германии. Но Россия по масштабу мужских потерь не идет с Германией ни в какое сравнение.

Так что малое число умерших в 1975 году, которое так нравится нашим стратегам демографического развития, объясняется просто тем, что к тому времени у нас просто некому было умирать — их счеты с жизнью закончились преждевременно.

Да, действительно, в 1975 году в России умерло 1310 тысяч человек. Но если бы население России имело тогда не свою чудовищную, искореженную войнами и социальными потрясениями возрастно-половую структуру, а хотя бы структуру населения Германии — тоже не самую лучшую, то при российском уровне возрастной смертности 1975 года число смертей составило бы не 1310, а 1888 тысяч. А при структуре французского населения, понесшего не столь большие демографические потери, их было бы 1947 тысяч; а если бы, не дай бог, у нас была такая структура, как у не воевавшей 300 лет Швеции, то число смертей составило бы 2119 тысяч. Любая из этих цифр с избытком перекрывает 1,5 миллиона родившихся в 2004 году.

Но может быть, мы выбрали какой- то уж очень неудачный год? Возьмем какой-нибудь другой, например, 1980-й, и повторим все наши выкладки, с учетом российской возрастной смертности и возрастной структуры европейских стран этого года.

В 1980 году в России умерло 1526 тысяч человек (возрастная смертность в те благословенные годы неизменно росла, а продолжительность жизни сокращалась). При российской возрастной смертности и немецкой половозрастной структуре это означало бы 2165 тысяч смертей, при французской — 2218, при шведской — 2425 тысяч смертей.

Теперь сопоставим все эти цифры с числом родившихся в те же годы и увидим: если бы структура населения у нас была в эти годы как в Германии, то естественный прирост нашего населения составил бы в 1975 году 218, а в 1980 — 38 тысяч человек; при «французской структуре населения» прирост был бы соответственно 159 и 15 тысяч, а уж при шведской и вовсе — 13 и — 222 тысячи человек. У нас же на самом деле естественный прирост составил в 1975 году 796, а в 1980 — 677 тысяч человек.