Знание - сила, 2007 № 01 (955)

По мнению французского математика и астронома Пьера Симона Лапласа, ярого поклонника философии детерминизма, даже творения гениальных поэтов и музыкантов, художников и философов, суть неизбежный плод обстоятельств, которые можно описать. И тогда от механических движений атомов, вибрирующих на кончике пера, на белом листе бумаги неминуемо проступят строки «Фауста» или «Княжны Мэри».

Однако пока мощности всех компьютеров в мире не хватит, чтобы рассчитать, как поведут себя в ближайшие две минуты атомы, составившие одну-единственную кофейную чашку. А ведь следовало бы еще и проанализировать множества атомов и молекул под названиями «кофейник», «блюдце», «пара кусков сахара», «хозяин дома» и его «друг сердешный», которому через две минуты подадут дымящуюся чашку. Это — судьба, неисчислимая пока судьба.

Если вернуться к той чашке, то, вздумай кто-нибудь, хоть «демон Лапласа», хоть «Бог Моисея», напечатать на обычных листах бумаги все уравнения, описывающие поведение ее атомов, то эта стопка листов перерастет Солнечную систему, а чашка все так же не сдвинется с места — миллион лет спустя. Не сдвинется в наших расчетах, которые никак не будут доведены до конца, — та чашка, которую миллион лет назад выронил на пол неуклюжий доброхот, протянувший ее, угощения ради, другу. Это ли ясновидение, основанное на строго научных принципах?

Специалисты по теории хаоса также исполнены скепсиса. Они исследуют системы, которые полностью детерминированы, и с удивлением обнаруживают, что безошибочно предсказать их эволюцию нельзя. Подобные системы можно описать с помощью набора четких, однозначных формул. Зная начальное состояние такой системы, мы вроде бы можем определить, что будет с ней через секунду, через пять секунд и так далее. Но, чем дальше мы заглядываем в будущее, тем сильнее на конечное состояние системы влияют крохотные вариации ее начальных условий. Стоит одному атому изменить положение, как конечное состояние решительно меняется, — так лавина сходит с горы от падения одной снежинки. Стало быть, затерявшаяся в Китае бабочка и впрямь может наслать какой-нибудь ураган «Элен» на Карибы.

В мире детерминированного хаоса будущее предопределено, но предсказать его невозможно. Придется выяснить, в каком состоянии пребывают все атомы мироздания в данную долю секунды. Одна ошибка, и прогноз будет неточен. Теоретически мы живем в мире, где все поддается прогнозу, но, на самом деле, не знаем даже того, что свершится в следующую секунду.

Квантовая механика окончательно лишает хлеба пророков и предсказателей. Эта теория посрамила любителей запредельной точности. Оказалось, мы не можем описать не только будущее огромных систем атомов и молекул, составляющих любой материальный объект, но и их прошлое — их начальные состояния. Нельзя, к примеру, одновременно определить скорость и местонахождение электрона. Все, чем может оперировать квантовая механика, это статистическая вероятность. Так, принцип неопределенности стал изначально присущ Судьбе, случайность имманентна неумолимому Року.

Рисунок Леонардо да Винчи «Хаос»

Специалисты по теории хаоса также исполнены скепсиса.

Они исследуют системы, которые полностью детерминированы, и с удивлением обнаруживают, что безошибочно предсказать их эволюцию нельзя.

Однако сама эволюция заставляла многие поколения людей упрямо искать в случайном свой тайный закон. Нашим предкам важно было знать, по каким «правилам» все совершается, — когда приходит зима или сверкает молния, когда нападают хищники или начинаются лесные пожары, где можно утонуть, а чем — отравиться? Кто постигал эти правила, выживал, а кто махал рукой: «Будь, что будет!», «Чему быть, тому не миновать!», легко мог превратиться из наблюдателя в жертву.

С первых дней жизни мы ищем что-то закономерное в окружающем мире. Как показывают исследования, в восемь месяцев ребенок напряженно вслушивается в звучащую вокруг речь, силясь уловить короткие, повторяющиеся фрагменты в этом хаосе звуков. С таким же усердием игрок в казино вглядывается в мелькание шарика, пытаясь в сумме перемещений угадать какой-то закон.

Мы вообще слишком часто склонны находить закономерное там, где его нет. Удачные брокеры, несколько раз подряд случайно выигравшие на бирже, завоевывают репутацию гуру, к советам которых надо прислушиваться. В репортажах с баскетбольных арен сплошь и рядом слышишь: «Похоже, сегодня пошла игра у Папалукаса. Три трехочковых броска подряд! ЦСКА надо играть на него».

Что касается спорта, израильский исследователь Амос Тверски, скрупулезно проанализировав протоколы матчей НБА, показал, что три дальних попадания подряд еще ничего не значат. По ходу матча статистика выравнивается. Удачное начало, наоборот, даже расхолаживает игрока. Вероятность его скорого промаха заметно возрастает.

На финансовой же стезе забавный, пусть и порочный, опыт поставил американский экономист Бертон Мэлкил. Прогнозируя изменения курса акций, он решил перейти от анализа фактов к древнему, как мир, эксперименту — жребию. Подбрасывая монету, он определял, будет ли курс акций расти («орел») или пойдет на спад («решка»). Не ведавшие подвоха эксперты многоумно комментировали составленные наобум кривые, а те... те порой соответствовали действительности.

Итак, мозг использует самые разные стратегии, чтобы избавиться от случайности, порой прибегая к произвольным ассоциациям. В основе этого лежат процессы, протекающие в человеческом мозге.

Как известно, его левое полушарие отвечает за логику, а правое — за творческое начало. Точнее говоря, первое занимается выявлением очевидных, то есть наиболее простых, взаимосвязей и составлением элементарных правил. Оно рационализирует окружающий мир, и потому с трудом ориентируется в процессах и событиях, которые развиваются по законам вероятности, ведь те противоречат любой логике, заводят нас в «логический тупик». Если баскетболист три раза подряд забивает издали, это озадачивает. Если в казино четыре раза подряд выпадает «зеро», это озадачивает. Если кто-то позвонит, стоит только его помянуть, это озадачивает.

Правое полушарие мозга хитрее. Оно выслеживает взаимосвязи, которые не так очевидны. Оно мыслит ассоциативно; оно обожает юмор, многозначность, тайные смыслы, легко толкует сны и намеки, изобретает теорию заговоров и эзопов язык, его стихия — сюр, символизм, мистика, его пристрастия — нечто роковое и судьбоносное. И целого мира мало ему — оно зрит мир сверхъестественный, полный знамений и туманных ассоциаций, пророчащих ход земной жизни.