Знание-сила, 2006 № 08 (950)

Принимает крест на съезде князей. Готовит огромное войско — 100 тысяч человек. Прекрасное войско, которое верит в него и верит в победу, несмотря на все его поражения: миф есть миф. И он живет рядом с реальной фигурой.

И что удивительно — живет и в современных книгах. Я представляю, что было в исследованиях, посвященных Барбароссе, в 30-е годы в Германии! Там просто был сплошной памятник. Но сегодня-то! О Леньяно — полторы странички, а о так называемых его успехах в покорении Италии: сколько уничтожил городов, с кем поссорился, кого обманул в договоре — все подробно. Удивительно. Но миф, когда он сформирован, — живет уже своей жизнью и продолжает работать.

То, что поход возглавия Фридрих Барбаросса, для современников, вероятно, было очень важно. Хотя, может быть, Ричард Львиное Сердце и ревновал — он был молод и горяч и сам хотел бы быть первым. Потом и стал поневоле, но это не принесло ему ничего, кроме горя. А так войско было воодушевлено, что с ними Фридрих Барбаросса. Чем он был замечателен? Как человек своей эпохи — в их глазах — высокого роста (видимо, это правда), могучего телосложения, светловолосый, с рыжей бородой. В бою часто был замечен как отважный. Про Леньяно, правда, молчим. Вот куда он тогда исчез и откуда через три дня взялся в Павии? Не сообщают источники.

И это как-то не подчеркивается. Когда идет общественное мифотворчество, общественное сознание, кажется, умеет само с собой договориться и высвечивать то, что подходит для принятого образа.

Я все-таки хочу вернуться к его смерти и посмертной жизни. Есть две версии того, как утонул император. Поразительно! Император — утонул. Не был сражен кривой саблей или копьем неверного. Итак, как же это случилось? Существуют две версии.

Войско крестоносцев — в Малой Азии. Движутся с мучениями, с небольшими сражениями, стычками, подчас трудными, гоня перед собой заложников. Тяжело: жара, пустыня. Трудная местность. Долго идут вдоль речки Салев — это близ Селевкии. Император решил ее форсировать: подругой стороне идти будто бы легче — и прямо на лошади (речка небольшая) двинулся через нее. И вот первая версия: была страшная жара, а вода в реке холодная — это горная река. И сердце не выдержало контраста температур. Мгновенная смерть. Во всяком случае, приближенные очень быстро выловили труп. Или, наверное, недостаточно быстро — он успел умереть.

Вторая версия: император будто бы благополучно переправился, и на том, более ровном, более благоприятном берегу, устроил пир. От пира Фридрих впал в такое хорошее настроение, что решил еще раз окунуться. Тот же контраст температур, и после пира, как это бывает со многими купальщиками, император скончался. Опять-таки выловили труп.

И это еще не все. Было принято решение захоронить его тело недалеко от места, где он утонул, — в Тарсе. Точнее, его внутренности — так иногда делали. Захоронили. А кости отделили и потащили в Иерусалим. Ибо мечтой императора было наверняка — быть погребенным в Иерусалиме. Но Иерусалим-то они не взяли. Помаялись, помаялись с косточками и закопали их где-то в пустыне, недалеко от Акры. Закопали, и место никому не известно.

Так и вспоминается бункер, тело некоего вождя, покончившего с собой, завернутое в ковер и сожженное. Поразительно. Я не мистик. Но некая внутренняя связь здесь, несомненно, есть. На чем она основана? На обмане и самообмане.

Есть немало изображений Барбароссы. Скульптуры, монеты, даже дарохранительница в форме его головы — для мощей Карла Великого. Так вот, эти портреты все друг на друга похожи. Я думаю, что они действительно перелают что-то из его реальной впечатляющей внешности.

Но в годы Первой мировой войны, когда идеология в очередной раз билась за дух германской нации, был создан его портрет. Это символическая фигура огромного размера, с нечеловечески огромным мечом, смутно передающая черты реального средневекового Фридриха Барбароссы, — фигура-символ немецкого—в скором времени арийского — духа. Да, конечно, для немецкого национализма, а потом и фашистской идеологии он стал прекрасным материалом. Только нет ничего хорошего в том, что из какой бы то ни было личности, из живого человека делают идеологический материал и используют его, как хотят. Даже если его реальная жизнь дает некоторые основания для этого материала.

Михаил Голубовский

Есть люди, о которых хочется сказать— Явление Природы.

Таковой была и остается в памяти Раиса Львовна Берг.

Описать словами ее завораживающую привлекательность столь же трудно или даже безнадежно, как вербализовать красоту баллад Шопена, красочно-чувственные соития на картинах Климта или комбинацию на шахматной доске.

На семинаре, в любом сообществе вы сразу выделяли РЛ — по интеллекту, по грудному, с эмоциональными тембровыми переливами голосу, по особой манере движений, поведения и богатой пафосной речи, где воспарение к высотам знаний сочеталось с присловиями и терпкими словечками, насколько это позволительно женщине. Точно так же в любой аудитории вмиг запечатлевалась личность Тимофеева-Ресовского. Недаром эти два генетика стали соавторами памятной статьи 1958 году о путях эволюции генотипа в "Проблемах кибернетики".

Красота биоразнообразия, сложность путей эволюции и точность законов генетики были подлинной страстью Раисы Львовны. Здесь она знала и понимала все. Эта страсть, мне кажется, была наследственной или врожденной, но, несомненно, и импрессированной в раннем детстве интеллектуальной аурой и окружением ее отца, выдающегося зоолога- эволюциониста и географа, академика Льва Семеновича Берга, автора известной концепции номогенеза. Со студенчества РЛ прониклась идеями и традициями петербургской школы эволюционной генетики во главе с Филипченко и Вавиловым. После окончания кафедры генетики она начала работать вместе с будущим нобелевским лауреатом Меллером, который в 1927 с помощью хромосомной инженерии создал метод получения и количественного анализа мутаций в опыте и природе. Судьба мутаций в природе стала любимой темой РЛ. После открытия вспышек мутаций в диких поселениях дрозофил она не только подтвердила положение классика генетики де Фриза о неравномерности темпа мутаций во времени, но и обнаружила феномен моды на мутации. В начале 40-х гг. РЛ перешла в московскую докторантуру к академику И.И. Шмальгаузену. Таким образом, она приобщилась и к московской эволюционной школе. К разностороннему тезаурусу РЛ надо добавить совершенное знание ею трех европейских языков. РЛ окончила известную немецкую "Петер Шуле" в Ленинграде.

Есть три восходящие ступени познания — просто знание о чем-либо, понимание того, что знаешь, и, наконец, эмоциональное отношение к постигнутому в рамках целостной гармоничной картины. Недаром в первой фразе классической статьи монашески-строгого Менделя стоят слова "поразительная закономерность". На вершинах эмоций возникает чувство, которое историки науки метафорически назвали "синдром Пигмалиона". Творец проникается живым чувством к постигнутой или созданной красоте, -как Пигмалион был заворожен Галатеей.