Знание-сила, 2006 № 07 (949)

Китеж помогали строить обитатели шотландского Финдхорна — одного из самых больших европейских поселений. Начиналось оно с караванного кемпинга, но постепенно на берегу моря выстроился целый городок. К ним теперь за опытом едут со всего света, в том числе из России. Учатся строить экодома, вести природосообразное сельское хозяйство...

Ю.П.:И каковы же, по-вашему, перспективы этой Другой Планеты?

В.Х.:Количество людей, настроенных на отъезд и постоянную жизнь в таких поселениях, сегодня очень велико. Почему? Я пытался понять. Объехал почти все города, стоящие в верхних строчках ооновского списка самых устроенных городов планеты — только в Окленде не был и в Ванкувере. И на вопрос: "Как вам здесь живется?" примерно половина отвечают, что хотят уехать из этого славного города: в поля, леса, на берега озер и рек. Хоть сегодня. Но боятся: ведь это — резкая смена жизненной парадигмы. Значит, потенциал "исхода" большой. Когда у меня при опросах начали выскакивать 51, 52%, я сказал себе — все, процесс пошел, и он необратим.

В России я об этом не спрашивал. Но тут просто нет городов, где можно жить. В Европейской части из экологически чистых остался только Плес, хотя его с большой натяжкой можно назвать городом. А Новосибирск и Казань вообще почему-то попали в "антирейтинг" городов, где жить нельзя совершенно. Наверное, колеса у поезда сломались, и ооновские эксперты не доехали до Новокузнецка или Нижнего Тагила.

То, что перспективы у второбыта есть, замечаю не только я. Некоторых финских экопоселенцев Министерство сельского хозяйства этой северной страны специально приглашает читать лекции в Хельсинки, чтобы они рассказывали, что жить в экопоселениях совсем не страшно. Всего я был в 46 финских поселениях. Большинство из них — на юге страны, примерно половина — от Выборга до Турку. Самые интересные, на мой взгляд, около Тампере. Среди них, например, есть место, где давно уже 100 % освещения и обогрева обеспечивается солнцем. Все это настолько серьезно, что там проходят международные семинары по солярной энергетике.

Россиян я там, правда, не замечал. Пока?

Ольга Балла

Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. — М: Новое издательство, 2005. — 696 с. — (Новые границы).

Российская империя в сравнительной перспективе. Сборник статей. — М: Новое издательство, 2004. — 384 с. — (Новые границы).

У изучения русской истории за рубежом — давние традиции и значительные достижения. Российским читателям все это известно очень мало, и тем важнее выход на русском языке двух сборников новейших работ западных историков о России. В центральном издательстве такие сборники выходят впервые — до этого существовал только трехтомник "Американская русистика", изданный в 2001 году Самарским государственным университетом, не считая, конечно, публикаций в периодике.

В первый сборник вошли переводы не только с английского, но и с немецкого, французского и, что особенно интересно, с литовского языка. Второй составили материалы международной конференции, прошедшей в Москве два года назад и посвященной сравнению трех империй — Романовых, Габсбургов и Османской — в период до 1914 года. Там есть переводы еще и с турецкого.

Как "они" представляют "нас"? Конечно, взгляд извне — тоже человеческий и наверняка не лишен своей пристрастности. Но даже если так, это все равно — другая пристрастность, которая позволяет нам свежим взглядом увидеть нашу собственную.

От чего зарубежные историки точно свободны, так это, например, от нашего национального самолюбия и от "ограниченности национальных исторических нарративов", которые, как пишут составители антологии, доминируют на постсоветском пространстве. Репрессивности Российской империи в отношении своих окраин — о которой не слишком любят писать русские историки — безусловно, отдается должное. Однако тем, кто привык видеть в ее истории исключительно "подминание" под себя имперским центром несчастных окраин, тоже стоит обратить внимание на то, что все было куда сложнее. Отношения "колонизуемых окраин" с "колонизующим центром" были весьма сложны и неоднозначны. Американец П.В. Верт замечает, что между открытым сопротивлением и безусловным подчинением всему, исходящему от центра, существовало еще множество типов взаимодействия и взаимопроникновения. В результате прежним не оставался никто: ни "подчиненные", ни "подчиняющие": было и обратное влияние "инородцев" на русских, которое в отечественной историографии просто недооценено. Хотя "обынородчивание" русских, перенимавших обычаи, язык, образ жизни туземных народов, никогда не приветствовалось, оно тем не менее происходило и приносило свои плоды. Об этом, например — работа В. Сандерланда (США), исследующая, как русские "превращались" в якутов и что по этому поводу думали современники.

Особенно ценно, что в центре внимания обоих сборников оказалась "внутренняя жизнь имперских организмов". Ведь по меньшей мере начиная с классического "Заката и падения Римской империи" Эдуарда Гиббона (1776) считалось само собой разумеющимся писать историю империй как историю неуклонного движения к упадку, а там и к распаду. Сами империи, соответственно, виделись как образования заведомо нежизнеспособные — а по большому счету и нелегитимные. Но что в таком случае делать с тем несомненным фактом, что империи ухитрялись просуществовать куда дольше, чем якобы "естественные" национальные государства? Так вот, излюбленный прежними историографами вопрос, как империи умирали, остается здесь почти без внимания: речь идет прежде всего о том, как они жили.

Читателю вообще предложено расстаться со многими обжитыми стереотипами восприятия. Например, с тем, что в Российской империи царили — и, ясное дело, губили ее — чиновничий произвол и засилье бюрократического аппарата. Канадец С. Беличенко с цифрами в руках доказывает: Россия — в сравнении с другими великими империями: Францией, Германией, Великобританией, Испанией, Японией — была как раз "недоуправляемой". Чиновников на душу населения здесь было гораздо меньше, чем в европейских государствах — их попросту не хватало. Медленные темпы модернизации страны (с чем уж действительно не поспоришь) объясняются именно этим.

Есть основания оспорить даже устоявшееся представление о царской империи как о пространстве, где "великорусская" метрополия "колонизировала" нерусскую периферию. Сейчас привычно воспринимать вещи именно так, но самовосприятием русских это не было никогда, а слова "колонизация" и "колония" в отношении окраин просто не употреблялись.