Знание-сила, 2005 № 12 (942)

И выглядит все это странно. Если опричная элита, которая помогла Грозному царю совершить самодержавную революцию, отнявшую у России ее европейскую идентичность, понятия не имела, что ей самой предстояло сгореть в пламени этой революции, то ведь мы-то "поротые". Мы знаем, мы видели, что произошло с культурной элитой страны после 17- го года, революции, опять лишившей страну ее европейской идентичности, возвращенной ей Петром. Ни одной семьи, наверное, в стране не осталось, которую не обожгла бы эта трагедия.

И даже после всего мы по-прежнему не уверены, кому хотим наследовать — вольным дружинникам Древней Руси или ее холопам-страдникам? По-прежнему ищем хоть какие-нибудь, вплоть до климатических, предлоги, чтобы отречься от собственного европейского наследства? Или в лучшем случае ссылаемся на то, что новая государственность обязательно должна опираться на "национальные традиции России". Но на какую именно из этих традиций должна она опираться? Ведь и произвол власти, и холопство подданных — тоже национальная традиция России.

И трагедия продолжается. Одно лишь простое соображение прошу не упускать из виду. Заключается оно в том, что даже тотальный террор разила самодержавия 1565-1572 годов оказался бессилен маргинализовать договорную, конституционную, европейскую традицию России. Так же, впрочем, как и цензурный террор Николая 1 1830-х, и кровавая вакханалия сталинского террора в 1930-х. Опять и опять, как мы видели, поднимала она голову в конституционных поколениях XVII, XVIII, XIX и, наконец, XX столетия, по-прежнему добиваясь гарантий от произвола власти.

Выходит, доказано во множестве жестоких исторических экспериментов, что речь здесь не о чем-то случайном, эфемерном, невесть откуда в Россию залетевшем, а напротив, о корневом, органическом. О чем-то, что и в огне тотального террора не сгорает, что в принципе не может сгореть, пока существует русский народ. Не может, потому что, вопреки "старому канону", Европа — внутри России.

Но холопская, патерналистская традиция тоже, конечно, внутри России. Только, в отличие от европейской, она не прошла через горнило испытаний, через которые прошла ее соперница. Ее не вырезали под корень, чтобы потом объявить несуществующей. Начиная с XVI века, она работала в условиях наибольшего благоприятствования. Мудрено ли, что когда прошел революционный и контрреволюционный шок, говоря словами Федотова, оказалась она сильнее европейской традиции? И все-таки не смогла окончательно ее сокрушить. Теперь, кажется, мы знаем, почему.

Это обстоятельство ставит перед нами совершенно неожиданный вопрос: а как, собственно, работают исторические традиции — не только в России, но повсюду?

Как они рождаются и при каких условиях умирают?

Как передаются из поколения в поколение? И вообще не фантазия ли они?

Все-таки четыре столетия — длинный перегон. Какую, собственно власть могут иметь над сегодняшними умами древние, порожденные совсем другой реальностью представления? Что мы об этом знаем?

Честно говоря, кроме самого факта, что они работают, практически ничего. Отчасти потому, что слишком долго эксплуатировался лишь один, самый очевидный, но и самый зловещий аспект — националистический, кровно-почвенный, приведший в конце концов к нацистской катастрофе в Германии. Но отчасти не знаем мы о них ничего и потому, что постмодернистская "революция", захлестнувшая в последние десятилетия социальные науки, ответила на националистические злоупотребления другой крайностью — нигилизмом. Большей частью исторические традиции, утверждали, в частности, историки школы "изобретенных традиций", — фантомы, обязанные своим происхождением живому воображению писателей и политиков XIX века. Фантомы?

Но подумайте, мог ли кто-нибудь вообразить еще пол века назад, что внезапно воскреснет в конце XX столетия давно, казалось, умершая традиция всемирного Исламского халифата, уходящая корнями в глубокое Средневековье, за несколько веков до возникновения Киевско-Новгородской Руси? И что во имя этой неожиданно воскресшей традиции будут — в наши дни! — убивать десятки тысяч людей? Как это объяснить?

Вот что пишет авторитетный историк Ванг Нинг о нынешнем поколении китайской молодежи: "Для них культура Востока безоговорочно превосходит (superior) западную. И потому именно китайской культуре предстоит доминировать мир". Кто мог подумать, что двухтысячелетней давности представление о Китае как о культурной метрополии мира, окруженной варварской периферией, не только уцелело в умах его сегодняшней молодежи, но и возведено ею на пьедестал? Как это объяснить?

Еще удивительнее, однако, когда бывшему сенатору и президентскому кандидату Гэри Харту приходится напоминать читателям "Нью-Йорк Таймс" — в конце 2004 года! — что "Америка секулярная, а не теократическая республика". Ну кто мог бы предположить, что не умерла еще на родине современной демократии древняя — по американским меркам — пуританская теократическая традиция? И что множество серьезных и высокопоставленных людей станут и в наши дни объявлять отделение церкви от государства противоречащим Конституции США?

— И Россия, конечно, не осталась в стороне от этой всемирной волны возрождения исторических традиций. На самом деле трудно найти сегодня высокопоставленного государственного чиновника, который не утверждал бы в беседах с иностранными гостями, что Москва неустанно ищет модель демократии, соответствующую историческим традициям страны. Когда я слышу это, у меня замирает сердце...

Как бы то ни было, создается впечатление, что традиции вообще не умирают. Что их можно маргинализовать, как поступили со своей тевтонской традицией немцы, сделав тем самым политическую модернизацию Германии необратимой. Но, вопреки постмодернистам, их нельзя ни "изобрести", ни убить. Этим и объясняется, я думаю, живучесть европейской традиции в России, несмотря на все злоключения, которые пришлось ей перенести за четыре столетия. Но этим же объясняется и живучесть традиции патерналистской. И цель историка — попытаться доказать, что так же, как в XVI веке, предстоит сегодня России решающий выбор между двумя ее древними традициями. Разница лишь в том, что если наши предки, сделавшие этот выбор в XVI веке, не имели ни малейшего представления о том, к чему он ведет, теперь, столетия спустя, мы можем сделать его с открытыми глазами.

Александр Зайцев

Почти каждый день в Юго-Восточной Азии, а теперь и в Европе убивают тысячи кур, зараженных птичьим гриппом. Медики опасаются, что может начаться неконтролируемое распространение згой болезни, которая угрожает всему человечеству.