Знание-сила, 2005 № 12 (942)

Сыноубийство в русской культурной памяти оказывается проблемой не только Тараса Бульбы, но и реальных исторических личностей: это убийство Иваном Грозным своего сына Ивана и конфликт Петра I с царевичем Алексеем. В 1829 году историк М. Погодин опубликовал в журнале "Московский вестник" материалы "Розыскного дела" суда над царевичем Алексеем. С ними, вне всякого сомнения, был хорошо знаком Н.В. Гоголь. Публикация "Розыскного дела" обозначила новый виток исторической рефлексии в русской культуре того времени. Проблема "отцов и детей" начинает осмысляться в историософском ключе часто с привлечением трагедийных объяснительных моделей. М.П. Погодин пишет в 1830 году трагедию "Марфа Посадница", в которой сын героини Борецкий предает Новгород, то есть ради будущего благополучия города и Руси в целом вручает его судьбу в руки самодержца Иоанна. В 1833 году М.П. Погодин издает трагедию "Петр 1". Гоголевская повесть находится в этом ряду. В восприятии людей петровского времени убийства царевича Ивана и царевича Алексея непосредственно связывались между собой.

И. Ге. Петр допрашивает царевича Алексея Петровича

Иван Грозный убил сына в приступе случайного гнева, но в его "политическом богословии" это событие было задолго до того предсказано в первом письме Курбскому: "Воспомянем же и в царех великого Константина: како царствия ради, сына своего, рожденного от себе, убил есмь". (Согласно византийским хроникам, император, желая очиститься от крови сына, обращался к разным верам, но только христианский вероучитель дал ему надежду на прошение страшного греха. Константин принимает крещение, покидает Рим и основывает "второй Рим" — Константинополь.) Исследователь М. Плюханова отмечает: такая интерпретация казни Криспа по повелению отца — как жертвы ради царства — нигде в источниках не встречается. Она считает, что именно такое истолкование становится важной частью в идеологической мифологии и словесности Московского царства.

Это искажение концепции идеального христианского властителя (коим в Средневековье представал Константин), очевидно, связано с активно утверждающейся в то время идеей божественного происхождения царской власти. По сути дела, русская идеология по-своему интерпретировала библейский архетип Авраамовой жертвы. Подмена Исаака овном в момент Авраамова жертвоприношения, согласно богословской традиции, "прообразует" таинство Евхаристии; высшее же пожертвование Богом-Отцом своего Сына ради спасения человечества не может иметь параллелей в земной человеческой истории. "В принципе не может быть христианского текста, — пишет М. Плюханова, — в котором какое-либо начало нового христианского устроения связывалось бы с необходимостью кровавой жертвы, жертвоприношение может существовать только в качестве несостоявшегося, остановленного, преодоленного". Фольклорная традиция "исправляет" идеологему Московского царства в соответствии с христианскими представлениями: в "Песне о гневе Ивана Грозного на сына" сын царя, кстати, заподозренный в измене, спасен и затем прощен отцом, и именно несостоявшейся жертвой определяется будущее благополучие царства.

Мифологема "жертвы в основание царства" вновь всплыла в русской истории в период основания Российской империи. Суд Петра над царевичем Алексеем определил, говоря словами М. Погодина, границу между древней и новой Россией, которая была орошена "кровью сына, которую пролил отец". Процесс над царевичем проходил в формах светского судопроизводства, но тем не менее, очевидно, в связи с исключительностью коллизии нуждался и в богословских обоснованиях. Петр, как известно, обращался к церковным иерархам с требованием составить письменное мнение о суде над Алексеем. Был подобран список примеров и параллелей из Ветхого и Нового Заветов, который мог привести к двум полярным выводам: по ветхозаветной традиции сын, подобно Авессалому, пошедшему против своего отца Давида, должен быть казнен; по новозаветной — как блудный сын должен быть прощен, так как "Христос не хочет жертвы, но милости" (Н. Устрялов. "История царствования Петра Великого", 1859).

Русская идеология царской власти вновь совершила выбор, игнорируя Новый Завет и в целом христианскую традицию. Кстати, библейский Авессалом не был казнен отцом, его наказал Господь страшной гибелью (II Цар., XVIII, 9-15); отец Авессалома, царь Давид горестно оплакивал сына: "О, кто бы дал мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!" (II Цар., XVIII, 33).

В 1722 году (царевич был казнен в 1718) Феофан Прокопович, правая рука Петра в церковных и идеологических делах, по указу императора составляет новый указ о престолонаследии и особый трактат "Правда воли монаршей", оправдывающий суд над царевичем Алексеем. У Феофана появляется мотив Авессаломовой измены в крайне любопытной интерпретации: "... какою авессаломскою злостию надмен был сын наш Алексей, что не раскаянием его оное намерение, но милостию Божию ко всему нашему отечеству пресеклось". Как видим, казнь сына трактуется Феофаном как проявление милости Божьей. Гетман Скоропадский и казацкий старшина, находившиеся во время суда над царевичем Алексеем в Петербурге, откровенно выразили свою позицию, очевидно, сформированную народно-христианскими представлениями: "Как бы ни было, но Гетман и Старшины его отреклись от приговора Царевича на смерть, и когда у них отбирано о сем мнение, то объявили с твердостию, что "судить сына с отцом и своим Государем они никакой власти не имеют, да и никто из сограждан в таком важном деле беспристрастным судиею быть не может" ("История руссов, или Малой России", 1816, одна из любимых книг Гоголя).

В фольклоре сохранились отклики на русский монархический миф о казни царского сына как жертве ради царства. Самый значительный, пожалуй, — "Комедия о царе Максимилиане", народная драма, необычайно популярная на всей территории России с XVIII века. В центре "Комедии" — казнь царем Максимилианом своего сына Адольфа. Причины казни в вариантах пьесы разные: от конфессиональных (Адольф — христианин, Максимилиан поклоняется "кумирическим богам") до простого разбоя. В любом случае иарь Максимилиан выступает мучителем, а его сын — жертвой. В финале появляется смерть и карает Максимилиана, так же, как в вертепной драме она карает царя Ирода за избиение младенцев.

В XX веке национальная культурная память пополняется еще одним вариантом архетипической коллизии — это "история" Якова Джугашвили, сына И.В. Сталина от первого брака, известная практически каждому россиянину среднего и старшего поколения. История свернута в устойчивую формулу, приписанную Сталину: "Солдата на маршала не меняю", также известную многим. Старший лейтенант Яков Джугашвили был взят в плен в июле 1941 года. Немецкая пропаганда активно использовала этот факт в листовках с фотографией сына Сталина и текстом о добровольной сдаче его в плен. По документам и сведениям очевидцев, как и по разного рода источникам еще того времени, поведение Джугашвили было достойным и не давало никакого повода для обвинения его в предательстве. После провала Сталинградской операции немецкое командование пыталось обменять Джугашвили на фельдмаршала Фридриха Паулюса. Сталин отказался от обмена, по общеизвестной версии, произнеся эту сакраментальную фразу.