Знание-сила, 2005 № 07 (937)

Почему Азефу доверяли и считали своим в равной мере и революционеры-подпольщики, и жандармские офицеры? Они видели его каждый день, но не было ни малейшего повода для подозрения. Никто не замечал признаков двойной игры.

Есть неожиданный ответ. Азеф не был ни закоренелым предателем, ни пламенным революционером.

И охранку, и эсеров в равной мере не беспокоила абсолютная идейная пустота Азефа. Можно понять жандармских офицеров: неуместно обсуждать с евреем монархические чувства в учреждении, где принимали и поощряли «для пользы дела» необузданных антисемитов. Но и социалисты- революционеры не возмущались, когда руководитель «славной» Боевой организации партии не мог сказать ни слова об основах их идейной доктрины. В определенной мере Азеф поступал честно, это не интересовало его, он молчал или повторял: «Главное — террор!» Скудный набор фраз принимали как доказательство твердости убеждений. «Цель оправдывает средства». Сомнительный довод был принят в России и властью, и революционерами. И палачи, и «борцы за народное счастье» выбирали кривую дорогу В равной мере метод «блестящих дел» был присущ и охранке, и революционерам-террористам, которые полагали, что таким образом они превращают свою партию в ведущую общественную силу страны. Очередную цель определяли не боевики, санкция на проведение «акта» поступала из ЦК партии эсеров, ее обсуждали вдумчивые теоретики, умные интеллигентные люди, рассуждавшие ежедневно о счастье народа. «ЦК решил» — это придумали не большевики в 1917 году, все возникло раньше. Как и расхожая фраза: «Социалист без бомбы — не революционер», которую повторяли боевики Азефа.

Азеф никогда не скрывал своей жадности — это видели все. Жандармы полагали, что она привязывает агента к «кормушке». Но постоянно растущие аппетиты Азефа не удивляли и казначеев партии. Иногда Азеф переходил все границы, кажется, издевался, требовал деньги для мероприятий фантастических: купить совершенно не нужный для дела, редкий в те дни автомобиль и обучить шофера; оплатить заграничного изобретателя, который построит аэроплан для нападения на царя с воздуха. Все требуемые деньги Азеф получал и тратил безотчетно. Чему есть объяснение: после каждого громкого террористического акта пожертвования в партийную кассу увеличивались многократно.

Тема «грязных денег» — деликатное место в истории русской революции. Эсеры, как и иные революционные партии, тратили не собственные скромные сбережения, не снимали последнюю рубашку. Отсюда легкомысленная щедрость. Иногда бывало и хуже. Во время русско-японской войны финский товарищ с сомнительной репутацией предложил русским революционерам значительную сумму якобы от анонимного американского миллионера и на «дело революции». Деньги приняли, потом обнаружилось, что они — от японской разведки.

Еще одно «зеркальное совпадение» правительственной организации и подпольной группы террористов — их полная бесконтрольность. Задачи и цели определял узкий круг лиц. Это были абсолютно автономные и закрытые организации. Не только вмешательство, но критика, попытка разобраться решительно пресекались. Осторожному и осмотрительному Азефу порою приходилось сдерживать товарищей, которые требовали полной самостоятельности Боевой организации. Правительство решительно пресекало любые попытки приблизиться к лабиринту, созданному охранкой. Когда наступило время гласности, Столыпин с трибуны Думы с большой страстью защищал «агентурную работу» полиции.

В первые годы советской власти именами террористов назвали центральные улицы Москвы и Петербурга, но о влиянии политического террора на развитие революции говорили редко, скупо: реальные события не укладывались в одобренную схему. Революция начиналась раньше, чем отмечено в учебниках истории. Начиналась с оглушительного взрыва в июле 1904 года бомбы, брошенной боевиком-романтиком, эсером Егором Сазоновым, с расстояния в несколько шагов в окно кареты ненавистного министра Плеве.

С террористами вели борьбу полицейские

Многие, даже принципиальные противники террора, расценивали это событие как справедливое возмездие, как грозу, которая очистит затхлую атмосферу Надо признать, что значительная часть общества в начале XX века приняла террор. Савинков отмечал в воспоминаниях, что «авторитет нашей партии после убийства Плеве вырос необычайно, и пожертвования на дело Боевой организации стали исчисляться десятками тысяч рублей».

Трудно однозначно осудить или оправдать и террористов, и представителей власти, против которой они боролись. В исторической перспективе Вячеслав фон Плеве многим видится иначе, чем в начале века. «Деятельный администратор, прекрасно управлявшийся с рычагами государственной машины.., человек резкий, который часто отдавался во власть отрицательных эмоций», — сказано в современном учебнике истории. «Политика его сводилась к всеобщему усмирению», — уточняет автор, оставляя в стороне очевидное: государственная машина была неуклюжей телегой, которая увязла в грязи. А усмирение по Плеве, — это образец оскудения государственной идеи в России. До сих пор трудно без содрогания читать газетные сообщения о пасхальных днях 1903 года, когда плотная толпа во главе с пещерными антисемитами на два дня захватила город Кишинев, громила дома и убивала без разбора неугодных им «инородцев» при полном отсутствии полиции. Политический террор в начале XX века — не только деятельность подпольных боевых групп революционеров, но и многочисленные акты насилия, которые поощряла и поддерживала государственная власть на самом высоком уровне. Об этом прямо заявил Лев Толстой в обращении после кишиневского погрома.

История политического террора в России в начале XX века обладает неприятным свойством; политические деятели, прозорливые и дальновидные, внезапно показывают свойства низменные и дурные. Николаевский прямо называл знаменитого реформатора Столыпина «полицейским руководителем» провокатора Азефа наряду, конечно, с Герасимовым. Столыпин одобрил «систему» Герасимова — сознательно оберегать от арестов те группы революционеров, где гнездились полицейские агенты. Через Герасимова Столыпин задавал Азефу вопросы не только о нелегальной деятельности, но и о настроениях и планах революционных партий. Столыпин «выслушивал эти сообщения с живейшим вниманием».

Когда энергичный премьер-министр убедился, что «сбоев в машине террора не будет» и боевая организация эсеров во главе с Азефом ему не угрожает (взрыв на его даче в Петербурге организовала отделившаяся группа эсеров-максималистов), наступило время для новых замыслов. К тому времени Азеф решил перебраться за границу, где находилось руководство партии эсеров. Азефа вполне устраивала роль политического советника правительства. Изредка он сообщал об обстановке в России, в том числе, что боевики «завязали связи с царским конвоем».