Знание-сила, 2005 № 02 (932)

По оценкам историков, в этой войне погибло до 90 процентов населения Карфагена (как сообщают античные авторы, в канун войны в городе проживали до 700 тысяч человек). Всех пленников продали в рабство за исключением перебежчиков, которых казнили.

Современные историки отмечают, что по правовым нормам того времени эта мера была крайне жестокой. В тогдашнем цивилизованном мире население городов, взятых штурмом или сдавшихся после длительной осады, не порабошали поголовно. Наказание, постигшее карфагенян, казалось их современникам таким же чудовищным, как гитлеровские концлагеря — людям, воспитанным на юридических нормах XIX века.

Победители долго грабили город. Римляне лишь запретили солдатам брать золото, серебро и дары из храмов — в благодарность богам, помогавшим им победить. Они сожгли оружие, машины и часть кораблей. Затем командующий армией отплыл в Рим и "справил самый блестящий из всех бывших триумф с большим количеством золота, статуй и храмовых приношений, которые карфагеняне за долгое время и при постоянных победах свезли со всего света в Ливию" (Аппиан).

По приказу римского сената Карфаген был разрушен до основания, и на его месте было запрещено селиться. Землю, где стоял город, трижды пропахали плугом и засеяли солью, чтобы ни травинки не взошло на проклятом месте. Даже теперь археологи не могут точно восстановить план доримского Карфагена. Было решено также разрушить все города, помогавшие карфагенянам. Так заканчивается история Карфагена.

В том же 146 году до новой эры римляне сожгли дотла греческий Коринф и прокляли место, на котором он стоял. В 133 был разрушен еще один важный центр сопротивления Риму — иберийский город Нумантия. Рим стал властелином всего Средиземноморья. "Все моря и страны открылись для победителей" — сказал об этом времени римский историк Саллюстий.

После многолетних войн ойкумена была наконец умиротворена. Но покой, охвативший ее, был "кладбищенским покоем", писал немецкий историк Вильгельм Хофман. Цветущие средиземноморские города превратились в руины. Красота и сложность эллинистического мира помер кли, сменились примитивным римским порядком. Античная культура впервые оказалась на грани уничтожения. Миллионы людей были убиты или отданы в рабство.

В самом Риме спокойствие, воцарившееся после многих побед, оказалось более тягостным и суровым, чем прежние беды. "Знать начала произвольно пользоваться своим высоким положением, народ — своей свободой, каждый стал тянуть к себе, грабить, хватать... Так обе стороны растащили все: государство, находившееся между ними, оказалось растерзано" (Саллюстий). В Риме вскоре наступит эпоха гражданских войн. Уже подрастают честолюбцы, не желавшие делить ни с кем власть над Римом. Уже родился Марий, "свирепый и жестокий" (Плутарх), а среди граждан стали "возникать раздоры, подобные землетрясению" (Саллюстий).

( В оформлении использованы иллюстрации из книги А. Волкова "Карфаген. Белая империя "Черной" Африки". М.; Вече,2004)

Ян Шенкман

Если согласиться с тем, что каждый чем-нибудь замечателен, то придется признать, что книжная серия "Молодой гвардии" "Повседневная жизнь человечества" — сегодняшняя инкарнация "ЖЗЛ". Эти книги написаны о нас и таких, как мы, даже если выбранную автором эпоху отделяют от нашей века и тысячелетия.

Достаточно перечислить названия, чтобы понять, чему именно посвящена "молодогвардейская" серия: "Повседневная жизнь первых христиан", "Повседневная жизнь Москвы в 30 — 40-е годы", "Повседневная жизнь американской семьи", "Повседневная жизнь русского Севера", "Повседневная жизнь во времена трубадуров", "Повседневная жизнь русского литературного Парижа", "Повседневная жизнь Голландии", "Повседневная жизнь итальянской мафии", "Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо", "Повседневная жизнь российского рок-музыканта", "Повседневная жизнь греческих богов", "Повседневная жизнь русских щеголей и модниц", "Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов", "Повседневная жизнь Кремля при президентах", "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере"...

И так далее. Диапазон тем — от откровенной экзотики и маргиналий до эпох на первый взгляд прозаических. Среди авторов — историки, литературоведы, ученые и журналисты. Классические труды чередуются с книгами, написанными специально для этой серии.

Есть и закономерность Подавляющее большинство выпусков посвящено временам, уже подернутым дымкой истории, отдаленным от нас на безопасное расстояние. Нужно приложить значительные усилия, чтобы ассоциировать себя с его персонажами. Усилия не прикладываются. Дело ограничивается поверхностным любопытством.

Тема повседневности — закономерное продолжение читательского интереса к документу и литературе нонфикшн, бум которого приходится на конец 80-х — начало 90-х годов. После эпохи больших идей и свершений, эпохи героев, большинство из которых оказались, мягко говоря, фигурами неоднозначными, советский, а ныне российский человек захотел ощутить действующим лицом Истории самого себя. И имел на это полное право.

Началась эпоха мемуаров и публикаций из державшихся под спудом архивов. Именно они на рубеже десятилетий довели тиражи общественно-политической прессы до поистине космических цифр.

Продолжалось это недолго. Уже к середине девяностых, шаг за шагом узнавая саму себя, страна постепенно скатилась до разоблачений политиков и политики, а там и вовсе отвернулась от зеркала. Отвернулась потому, что не понравилось отражение. Говоря перестроечными терминами, не хватило гражданской честности признать себя в угрюмых, плохо одетых людях, которых в советские годы и за людей-то не очень считали.

Жизнь девяностых была тяжелой и напряженной. И экономически, и политически, и морально. Можно предположить, что сработал защитный механизм. Чтобы не усугублять тяготы настоящего, население попросту стало меньше читать. И в первую очередь - о своем не самом веселом прошлом.

Но ведь и без прошлого существовать невозможно. Значит, надо было его придумать. И тогда место реальной повседневности советских времен в общественном сознании стало вытесняться беззаботным ретро якобы прекрасной эпохи. Именно поэтому со второй половины девяностых непривычное культурное разнообразие сменилось модой на привычный имперский стиль тридцатых — сороковых. Начиная со "Старых песен о главном", кончая реанимацией советской киноклассики и парадной живописи. Вслед за виртуальным прошлым страна выбрала виртуальное настоящее.

Культ личности и его ужасы в считанные годы отошли на периферию общественного сознания. Над реализмом и трезвым отношением к себе, присущим человеку демократического общества, восторжествовал эскапизм. После короткой оттепели начался новый век.