Знание-сила, 2004 № 11 (929)

"Средний класс" в России — явление скорее идеологического порядка. Есть он у нос или его нет — до сих пор все никак не перестанет быть предметом дискуссий. И чем больше на эту тему говорится, тем активнее и складывается "средний класс" как своего рода реальность. Правда, особая: психологическая, смысловая.

О "среднем классе" потому ток много и говорят, что вопрос о его существовании (источника, как принято считать, социальной устойчивости!) важен далеко не в первую очередь субъективно-психологически. Это вопрос, по существу, коренной: о том, удалось ли, достигло ли каких-то конструктивных результатов постсоветское развитие? Но независимо от того, какой объективный социальный и экономический смысл имеет словосочетание "средний класс" применительно к русской жизни, имеет ли оно его вообще, есть весьма большое число людей, которые хотят быть "средним классом". Жить, кок "среднему классу" положено. Кем положено, почему положено — вопрос отдельный, но у тех, для кого это по-настоящему важно, он вряд ли становится предметом беспристростного анализа. "Средний класс" для них —знак собственного статуса, достоинства, ценности: вещь, похоже, слишком значимая чтобы ее анализировать. За это боролись и продолжают бороться.

Чувство своей принадлежности к "среднему классу" приходится постоянно поддерживать —не только в окружающих, но прежде всего в самих себе — вкупе с соответствующим набором признаков: уровень дохода, жилье, машина, школа для детей, одежда, места летнего отдыха... (Честно говоря создается впечатление, что эти люди усиленно строят декорации в надежде на то, что спектакль получится, более того — что от правдоподобности декораций спектакль станет самой жизнью.) И платить за это приходится даже не в первую очередь деньгами — самой душой. Независимо от того, стал ли "средний класс" объективным социальным фактом, психологическим фактом, безусловно, стало то, что можно назвать "комплексом среднего класса". Этим "комплексом", коли не сказать — недугом, поражены в основном представители самого активного, продуктивного поколения: тех, кому сейчас от тридцати до сорока, ну, может быть, чуть больше. Это те, у кого задача быть "средним классом" совпала сейчас со "средним" возрастом и характерными его жизненными задачами.

Одна из основных областей профессиональных занятий психолога Ольги Маховской — кросскультурнся психология: изучение особенностей и проблем вживания людей в чуждые им изначально культурные среды. В том, что нашим собеседником в разговоре о душевных особенностях "среднего класса" оказался именно такой специалист; был, конечно, и известный элемент случайности, однако ж нельзя не признать такую случайность прямо-таки знаковой. Ведь ядро нынешнего "среднего класса" — 30-40-летние — это, если вдуматься, люди с парадоксальной, уникальной в своем роде культурной судьбой. Это они собственными усилиями совершили прорыв из советского мира в совершенно другую культурную и ценностную среду (за неимением более самостоятельного названия ее до сих пор именуют "постсоветской"), во многом противоположную, если не сказать — чуждую той, в которой были воспитаны. На долю этого поколения "культурных мигрантов" пришлась, наверное, основная нагрузка разрыва между двумя ценностными состояниями. Это они создавали и создают новую среду своего — и нашего — обитания. Каково в ней им самим?

"Знание — сила":— Как бы вы оценили душевную ситуацию "поколения прорыва" с его своеобразной социальной траекторией ? Насколько она, по-вашему; уникальна?

О. Маховская:— Ну, что касается уникальности, то подобные прорывы (в том числе и вполне сопоставимые по масштабам!) еще вполне возможны: если у молодых людей из более низких слоев общества будет возможность социальной мобильности. Правда, у предыдущего "прорыва" была своя специфика. И состояла она прежде всего в том, что на самом-то деле тогда никто по-настояшему не знал, куда и как двигаться. По каким моделям люди должны себя создавать? Стратегический курс, по существу; не был обозначен. С ориентирами тоже было не слишком ясно.

В результате в качестве такого ориентира были приняты американские модели личного успеха. И приняты они были весьма некритично: без лишних, надо сказать, забот об их адаптации к местным особенностям. В качестве же организующей ценности при этом выбрали даже не социальное положение, а деньги.

Люди, оказавшиеся восприимчивыми к таким ценностям — молодые, энергичные, которые сегодня представляют себя как "средний класс", — во время такого, как вы называете, прорыва разделились на два потока. Часть из них уехали в эмиграцию и состоялись в западной культурной среде, на почве западных ценностей. Часть нашли себе "теплые места" в здешних корпорациях западного типа. И — ловушка захлопнулась.

Они страшно боятся потерять свои места. И этот страх — одна из ведущих сил в образовании особой, закрытой корпоративной психологии.

Тут надо сразу предупредить, что те, о ком у нас сейчас идет речь, — это не "новые русские". Это совершенно другая порода людей. "Новые русские" — те, кто в свое время создавал большие компании западного типа. А эти, "средние", пришли уже на готовое: в сложившиеся компании со своими правилами. И вот это-то в них многое и определяет.

Средний класс как душевная реальность

В оформлении статьи использованы фото В. Бреля и рисунок Ю. Сарафанова

Они изо всех сил стараются вписываться в рамки. Все рассуждения о "среднем классе" как носителе свободы — миф несусветный, потому что это как раз, увы, люди чрезвычайно несвободные.

"ЗС":— Вы имеете е виду психологическую несвободу?

О. М.:— Не только. О свободе в социальных масштабах — в частности, о свободе вертикального движения — здесь тоже говорить нечего. Нет системы нормального социального "лифтинга", прямого конкурса при продвижении снизу вверх, при котором оценивались бы не связи человека, а его личные способности и качества. В результате вместо динамичного общества мы получаем как раз его противоположность: во-первых, общество "стагнирующее", во-вторых — вместо консолидации — распадающееся на группы, которые все более друг от друга изолируются. Как, на какой основе эти группы могут объединяться, сию минуту совершенно не ясно.