Знание-сила, 2004 № 08 (926)

Да, Павла любили. И он умел любить и прощать.

Когда Екатерина умирала, Павел плакал и молился в окружении всего своего многочисленного семейства, а не жег завещание. Какие-то бумаги действительно бросил в камин канцлер Безбородко, но что там было, никто не знает, поскольку Безбородко был при этом один.

Павел в первую же минуту простил Платона Зубова, неумного и спесивого фаворита слабеющей в последние годы жизни Екатерины, хотя натерпелся от него, как ни от кого иного. (Императрица о выходках Зубова не знала, а Павел пожаловался только один раз, после чего, по словам И. Чернышева, "Платоша был отогнан от спальни матушки на многие недели, покамест Его Высочество сам за него ни похлопотал".)

Когда над императрицей читали заупокойную молитву, Платон Зубов валялся в ногах у нового императора, стараясь припасть губами к его ботфортам... У этой сцены несколько десятков свидетелей. Павел поднял его, маленько встряхнул: "Исполняйте ваши обязанности дежурного генерала, Платон Александрович!" И все. И с тех пор ни одного упрека — только милости.

Павел простил и своего сына Александра. Прекрасно зная о заговоре, понимая, как втянут в него сын (для фальсификаторов это раздражающая загадка: как же так — все знал и ничего не предпринял?!), Павел всего за несколько часов до своей гибели, выйдя из-за стола после семейного ужина, долго и ласково глядел в глаза Александру и несколько раз его перекрестил. "Будь что будет. А ты не казни себя" — последние слова-завешание наследнику. (И снова — почти два десятка свидетелей, с вариантами описывающих эту сцену, но последние слова императора передающих одинаково.)

А потом?.. Потом сбылся сон Екатерины — тот, что она описала еще в 1775 году в письме к подруге своей матери |рафине Бьелке, с которой много лет состояла в довольно откровенной переписке: "...и там увидала я с десяток зверей с оскаленными лицами, с кровавою пеной вокруг губ.., кидающихся в дикой злобе на что-то распластанное у их ног... И увидала судорогою сжатые пальцы, протянутую вверх руку, грудь, в которой корчился умирая хриплый вздох... И голову в крови... И глаза молящие... Я глядела в них, точно падала... Господи, что же это быпо-то?!"

Никита Иванович Панин

Справедливости ради нужно отметить, что серьезных историков клевета и анекдоты о Павле никогда не вводили в заблуждение. "Царствованию Павла принадлежит самый блестящий выход России на европейской сцене" — считал В.О. Ключевский. И как бы отвечая на замечание Пушкина о том, что при Екатерине "все крало и все было продажно", тот же историк отмечает: "Чувство порядка, дисциплины и равенства перед законом было руководящим побуждением его деятельности, борьба с сословными привилегиями — его главной задачей".

А Лев Толстой в письме к историку Бартеневу признался: "Наконец-то я нашел своего исторического героя".

Владимир Гаков

Романтик дальних плаваний, почти не выходивший в море, но, тем не менее, заслуживший у Истории гордое прозвище Мореплаватель? Случалось и такое. Мореплавателем прозвали португальского принца Энрике (Генриха) заслуженно — он был одним из тех, кто открыл для Старого Света целую эпоху, переоценить значение которой невозможно, эпоху Великих географических открытий. Мир расширился не количественно — качественно, и вся европейская цивилизация получила мощнейший толчок в своем развитии, последствия которого мы ощущаем и сегодня, спустя полтысячелетия. Открытие Нового Света, если не относиться к этому понятию слишком буквально, мы традиционно связываем с именем Колумба, однако по праву раньше должно быть произнесено имя Генриха-Мореплавателя. Удивительнее всего, что ученый принц, так и не ставший королем, лишь трижды сам отправлялся в плавание, и куда — в Северную Африку, всего за 150 миль от родного берега.

Рассказом о его необычной жизни и деяниях мы начинаем серию статей о путешественниках, открывателях новых земель, флибустьерах, морских волках и землепроходцах, о людях, главной целью жизни которых и было заглянуть за горизонт.

Принц Энрике Мореплаватель

Рожденный 4 марта 1394 шла в Порту, принц Энрике был пятым ребенком и четвертым сыном основателя Ависской династии короля Жоао (Жуана) 1 и его жены Филиппы Ланкастерской.

О детских годах инфанта нам почти ничего не известно, кроме того что он получил хорошее по тем временам образование, увлекался богословием и науками. Хотя все биографы отмечают, что чтению книг Энрике предпочитал активный образ жизни, он был страстным охотником, а кроме того, преуспел в искусстве владения оружием, словом и манерами, то есть всем тем, чем тогда полагалось владеть истинному рыцарю. Можно сказать, что рыцарство, понимаемое прежде всего как военное и религиозное служение, стало тем пунктиком, который определил всю последующую жизнь Энрике. Мечтавший о рыцарской славе романтик, ученый и просветитель, заложивший основы университетской вольницы в Португалии, пытливый исследователь, стремившийся во что бы то ни стало заглянуть за горизонт известного к тому времени мира, и фанатичный в своей вере воин-крестоносец, одержимый желанием распространить слово божие среди дикарей, а также, если употреблять современную терминологию, расчетливый бизнесмен, не брезговавший наваром от колонизации и работорговли. Все смешалось в этой странной личности, тем более редкой для принца крови XV века.

Во времена, когда она только формировалась, в Португалии наблюдался взлет религиозно-монашеских орденов и культ рыцарства. Еще свежи были в памяти славные (с точки зрения правоверных христиан) страницы недавней истории — изгнание мавров, а по всей территории страны гордо высились укрепленные замки четырех главных орденов: Святого Иоанна, Святого Якова (Сантьяго), Авиза и Христа, великим магистром последнего со временем стад и принц Энрике. А ритуалы и кодексы рыцарства особенно расцвели при португальском дворе в годы правлении отца будущего Генриха-Мореплавателя: вместе с королевой-англичанкой в страну пришли и традиции английского рыцарства. По настоянию отца Энрике взял себе на герб девиз, на редкость созвучный будущим деяниям инфанта: "Талант к добрым свершениям".