Знание-сила, 2004 № 08 (926)

С животными все время разговаривал. Шел по лесу, а лисица, как собака, сбоку шла — не боялась.

После таких походов часы на руке тикают, как будильник. А про людей думаешь: зачем так громко говорят, будто не слышу?

Когда ходил в природу, все время копался в старых вещах — игрушки, хлам всякий попадается в брошеных жилищах. Думал: что это, для чего? Очень привык изучать, трогать старые вещи. От них через руки тепло проходит по всему телу, и сразу ощущаешь своих предков.

С глубокими стариками очень любил разговаривать, расспрашивать их. Во время этих походов, начиная с шестьдесят третьего года, разговаривал с восьмьюдесятью стариками и старухами, которым перевалило за сто лет. Свыше восьмидесяти разговоров у него записано на бумаге.

Борис Настроев — мандар

Маленькая мастерская Бориса Федоровича Мандара-Неустроева, где горн горит. Очень маленькая печь. Очень старый дом. В кузнице все время кто-нибудь находится, с утра до глубокой ночи. Все время в эту маленькую комнату очередь: совхоз распался, и кроме мастерской Мандара, других в селе нет. Приезжают и из других мест те, кто хочет вникнуть поглубже в кузнечное дело, тогда он учит. Живут у него неделю, месяц, сколько смогут, и учатся. Мандар смеется: бесплатное училище.

В это училише к нему приходят маленькие дети. И кузнец Мандар учит их, когда они начинают крепко держать молот. Никакого расписания нет, когда хотят, тогда и приходят. И только кто хочет. У кого кровь предков играет в жилах, это сразу дает фору и формирует привычку не бояться огня, умение побороть твердость металла, закалить клинок. После этого человек чувствует себя мужчиной. М&ченькие ребята, кузнецы в десять, двенадцать, тринадцать лет, они уверенно смотрят и с человеком разговаривают. Уже мужчинами себя чувствуют. Гордые такие, не хотят уступать. Вот такими тоненькими ручками начинают ковать металл. Сил физических мало. Но азарта, силы духа очень много. Побороть металл — побороть себя. Здешние мальчишки расхлябанные, как везде, а начнут с металлом работать — подтягиваются. К учебе иное отношение. К здоровью. Совсем другие дети.

Если работаешь с металлом, нрав становится мягкий. А человек — уживчивый и веселый.

Так он уходил и возвращался, и из заброшенных старых жилищ, из хлама, от стариков приносил рисунки. Много листов с изображением орнаментов, которые перерисовывал с разных вешей. На обороте каждого листа: что это такое, откуда взял, когда сделано — данные о вещи. Этнографически точная копия в единственном экземпляре.

Глядя на эти вещи, испытываешь гордость за предков. Тяжелые, торжественные и в то же время ажурные. Мандар вырисовывает каждую бисеринку, бусинку и оттеняет пространство, чтобы было лучше видно. Волка ноги кормят, а его — память и руки. На один рисунок иногда уходит полмесяца. А у него их тысячи.

Издал четыреста рисунков на дереве, ждут своей очереди орнаменты на одежде, металле, кости, бересте, глине...

Кажется, что через эти якутские орнаменты на нас смотрят глаза предков. Видишь то одно, то другое, узор превращается то в театральный занавес, то во взявшихся за руки людей. Как будто он обучает нас. идет от простого к сложному: от детской берестяной игрушки, ягоды-малины, завитушки и сердечка — к солнечному кругу, Вселенной и жизни человека в ней. А может быть, нет ничего простого — все сложно. Или все просто, но как прочесть и понять то, что написано?

Когда-то предки Мандара обладали письменностью, а потом утеряли. Есть легенда: прародитель якутов плыл на корабле, плохо привязал книгу, она утонула. Теперь только на скалах по Алдану, Лене встречаются письмена, тюркские рунические знаки... А когда письменность пропала, стали говорить орнаментом. Ведь орнамент — мать письменности, каждая закорючка что-то значит, каждый вид орнамента — это отдельный смысловой рассказ. Благодаря своему смыслу орнамент и сохранился, считает Мандар, а если бы был только украшением — вряд ли.

У Мандара — десять собственных книг, еще к двадцати книгам сделал иллюстрации. Оформляет книги поэтов, которых любит.

Вот концепция кузнеца Бориса Мандара, опирающаяся на народный эпос.

Есть девять ступеней умственного развития человека.

Первая — "мать-разум", дается свыше, из космоса, от космического разума. На солнце бывают вспышки, протуберанцы, вроде этого, говорит Мандар, мать-разум испускает лучи и лелеет другой тип разума, который оформляется у ребенка до семи лет. Ребенок ходит, ищет, творит — "движущий разум".

С семи до четырнадцати наступает пора "разума спорящего". Человек спорит, истину хочет найти.

Потом развивается "вперед идущий ум", вперед смотрящий, вперед думающий. Человек начинает шзанировать жизнь, думать о будущем. Следующую ступень можно перевести на русский язык как "ясновидящий разум". Человек созревает, смотрит ясно вокруг, вперед, туман проходит, колебания проходят.

Самая высшая точка развития человеческого ума, по якутской народной педагогике, — разум сказителя и кузнеца.

Не только кузнеца, а любого мастера, достигшего высшего мастерства в своем деле и приносящего наибольшую пользу людям. Реализовавшего свое предназначение.

Проявление человека как мастера — высшая точка развития его разума. Дальше, говорит Мандар, боги идут...

Ночлег закончен. Горит горн. В селе собираются кузнецы. Маленькое общество мастеров, куда приходят дети. Может, это и есть школа?

Эдуардо Вирапян

Опыты советника

Л/. Псем.

Хронография. Краткая история.

СПб.: Алетейя, 2003

Жизнь, труды и судьба одного из крупнейших государственных деятелей Византии Пселла оставили о нем разноречивые суждения как современников, так и исследователей. Пселл, безусловно, был исключительно подготовленным, широко образованным хронистом. Он был учителем и советником нескольких императоров, но ему ставят в вину чрезмерную услужливость, что, полагают, сделало его труды удобными, поскольку от реальных событий они были якобы отведены. Но это далеко не так. Пселл обладал высоким самолюбием и говорил правду, когда писал: "Я сторонник истинной истории". Тем не менее период, в котором он жил (XI век в истории Византии, переход от Македонской армянской династии к Комниновской), был таким напряженным и сложным, что трудно сказать, что хотел скрыть или не скрыть автор, будучи на службе императоров.

Книга вмешает два сочинения. Первое (хронография) написано с завидным писательским мастерством и представляет события, свидетелем коих большей частью он был сам. Оно издавалось в советское время, и сейчас перевод воспроизводится снова неизменным.