Знание-сила, 2004 № 07 (925)

Вот что происходит, когда кто-то касается листа. Из клеток тут же выделяются отрицательно заряженные ионы хлора, зато ионы калия с положительным зарядом просачиваются внутрь клеток. Осмотический потенциал клеток падает. Вода начинает вытекать из них, и потому внутриклеточное давление снижается. Вот итог этой цепочки перемещений и перепадов: лист складывается. Но где же «нервные волокна», управляющие этим процессом? Как передаются сигналы?

Ученые долго искали потайную систему «нервов». В конце концов, выяснилось, что электрическое возбуждение передается вдоль волокон, обычно питающих листья водой и минеральными веществами. Снаружи эти волокна облицованы мириадами отмерших клеток. Точно так же любой электропровод оплетен толстым изолирующим слоем. Если бы не этот слой мертвых клеток, электрический импульс беспрепятственно передавался бы во все стороны, к другим тканям растения. А так получился вполне приличный кабель!

Любопытно, что у растений, инфицированных вирусом, как и у человека, слегка повышается температура. Так, исследователи из Гентского университета обнаружили, что на участках листьев табака, пораженных вирусом табачной мозаики, температура повышалась на 0,3 — 0,4 градуса. Этот рост температуры наблюдался за несколько часов до появления видимых симптомов поражения. Подобное открытие поможет ускорить селекцию растений, устойчивых к действию вирусов.

Есть у растений и свои «мышцы». Известно, что листья и цветки часто поворачиваются к Солнцу, жадно впитывая свет. Не дремлют листья и ночью, исподволь меняя свое положение. Каждое утро растение встречает Солнце, помахивая под ветром листвой, обращенной на восток.

Даже хлоропласты — крохотные органоиды, спрятанные в клетках растений и занятые фотосинтезом, — постоянно пребывают в движении, улавливая, откуда падают солнечные лучи. Когда свет очень слаб, хлоропласты, чтобы не «расплескать» эти жалкие крохи, располагаются под прямым углом к падающим лучам. При ярком освещении они прячутся по боковым стенкам клеток, ведь света и так вдоволь. А что ими движет, не световые же лучи их отталкивают? Роль мышц в растительном мире играют актиновые волокна. Они способны сокращаться и этим своим талантом пользуются изо дня в день.

Впрочем, мышцы и суставы растений все же слабы, чтобы защитить их от зверья. Миллионы лет две армии — флоры и фауны — ведут нескончаемую битву. Оружие одних — губы, зубы, желудки и языки, слизывающие, схватывающие, сметающие, съедающие все на пути. Надежда других обращена к шипам, колючкам, стрекалам, ядам, заготовленным для обороны. Оружие одних — сила. Надежда других — хитрость (подробнее о приемах, помогающих растениям защититься от животных, см. в «Знание — сила», 2002, № 1).

Как плохо мы знаем растения! Как небрежно относимся к ним!

Федор Богомолов Юрий Магаршак

Неисповедимы пути культуры. Иногда она победоносно идет по миру вместе с военными успехами народа. Иногда — как это ни удивительно — за военным поражением нации. Клио, муза истории, — дама прихотливая, и у нее на уме совсем не то же самое, что у бога войны Марса. Бросив взгляд на Историю с этой точки зрения, обнаруживаешь поразительные вещи. Греческий язык был разнесен по миру войсками Александра Македонского, латынь шла за римскими легионами, английский язык плыл к далеким землям Индии, Африки и Австралии вместе с победоносными кораблями британского флота, так же как язык испанский приплыл в Новый Свет не сам по себе, а с мечами конкистадоров, это бесспорно. Но с другой стороны:

Растоптанная Римом Греция сделала свою культуру и язык культурой и языком завоевателей.

Маленькая Иудея, уничтоженная Римом до такой степени, что по территории ее столицы Иерусалима прошли бороной, уничтожила Рим, ибо из ее недр вышла религия, завоевавшая Римскую империю, и не только ее!

Франция Людовика XIV не одерживала вроде бы сногсшибательных военных побед. И культура окружающих ее стран — Испании, Англии, Германии — была как будто ничуть не ниже. И вдруг французский язык сделался языком культурной Европы настолько, что даже в далекой России правящий класс заговорил по- французски, да так основательно, что спустя полтора века героиня величайшей поэмы, когда-либо написанной по-русски, пишет письмо возлюбленному по-французски, ибо «она по-русски не умела».

Есть и другие примеры. Но давайте внимательнее приглядимся к этим, считая что sapienti sat все, что больше трех. Зададимся вопросом и попробуем получить ответ на него: каким образом без единого выстрела, а в первых трех примерах даже в результате сокрушительного военного поражения язык и духовные ценности той или иной нации могут перейти в стратегическое интеллектуальное наступление?

В порабощенной Греции это чудо было сотворено горсткой философов, ученых и ораторов, которые, будучи привезенными в Рим (в качестве рабов!), завоевали хозяев. Интеллектуально завоевали. Ибо греческий язык стал языком, на котором обязательно должен был говорить образованный италиец, а мрачное мировоззрение Рима с легендами о кормящих грудью основателей города волчицах и строгой деревенской моралью Катона Старшего было в корне преобразовано очарованием греческого мировоззрения (вспомним хотя бы Диан с множеством грудей римской архаики и сравним их со скульптурами того же — и даже более раннего — времени Артемиды, богини-охотницы. Что между ними общего, чтобы отождествить? Да ничего. Кроме почти фанатического желания римлян быть причастными к культуре порабощенного ими народа!)

В порабощенной римлянами Иудее нашлось несколько человек (мы даже можем сказать совершенно точно, сколько их было: двенадцать), которые верили в то, что могут духовно преобразить мир. Перед ними стояла махина римской армии, налаженное колесо принуждения, цирки (ничего себе цирки — в них ежедневно прилюдно убивали сотни людей — не только как развлечение, но и как назидание) и распятия вдоль Аппиевой дороги, империя по имени РИМ, при звуке имени которой прочие провинции дрожали и не помышляли даже о малейшем сопротивлении. Но эти двенадцать человек верили в то, что могут сокрушить империю. И во второй раз сокрушили победоносные римские армии, спустя четыреста лет после греков, завоевав Рим сначала духовно, а затем и буквально, сделав свою веру верой Империи и ее повелителей.

А что произошло во Франции? При Людовике XIV несколько высокородных женщин открыли салоны.

Всего лишь салоны! В которых смешался глас рассудка с блеском легкой болтовни, а под маской гривуазности обсуждалось все на свете: от этики и этикета до греческой демократии и мироздания. Причем посещались эти салоны и аристократами, и писателями, и философами, и учеными (которые стали пользоваться общественным уважением примерно в это же время — но не ранее [Несомненно, в этом процессе сыграли роль и стипендии, учрежденные Людовиком XIV в поддержку ученых, до того повсеместно находившихся в презрении и прозябании (приблизительно так же, как их коллеги в Российской Федерации сегодня). Так же как в становлении русского балета сыграли роль высокие зарплаты и гарантированные пенсии артистам императорских театров, учрежденные Николаем I. Но это предмет особого разговора.]). Это было как бы непрерывное состязание в изяществе речи и остроте мысли, как бы ежедневный интеллектуальный фейерверк! И что же? В этих салонах, как в кузнице, был выкован французский язык, встав на который, как на фундамент, явились поэты, философы, драматурги, очаровавшие, преобразившие и покорившие Европу.