Знание-сила, 2003 № 03 (909)

Французский гидролог Жюстин Саворнин открыл это море еще восемьдесят лет назад. «Море Саворнина» – так назвали его – могло бы осчастливить всех жителей Сахары и превратить их унылую родину в один цветущий оазис. С точки зрения геологов, Сахара состоит из одиннадцати громадных бассейнов глубиной до пяти километров, но бассейны эти присыпаны сверху песком. На протяжении миллионов лет под толщей песка скапливались громадные запасы пресной воды. Всего их здесь – 150 тысяч кубических километров. Если бы это море разлилось, к примеру, в Германии, то вся страна скрылась бы под водой, превратившись в море глубиной до шестисот метров.

Ливия и Египет уже используют подземные запасы воды для орошения полей и садов. Однако геологи предупреждают, что при хищнической ее добыче уровень грунтовых вод резко снизится- Впрочем, не все разделяют этот скепсис, ведь на склонах гор, лежащих к югу от Сахары, регулярно выпадают дожди. Отсюда струйки дождевой воды стекают в «море Саворнина».

Григорий Зелент

Среди редакционных легенд и мифов есть один под названием «Спутник».

Дело относится к концу 1967 года. Звонок нашего куратора из отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС главному редактору Нине Сергеевне Филипповой:

– Англичане заинтересовались статьей Раисы Берг «Почему курица не ревнует?» Что за этим может скрываться?

– Бог мой! (примерно так), какие англичане, при чем тут курица и Берг?..

Выяснилось: англичанин и в самом деле имел место. Агентство печати «Новости» тогда уже несколько лет выпускало журнал «Спутник», который – хотя бы по форме – делался отчасти на западный манер и благодаря этому пользовался широким успехом. АПН предпринимало усилия для продвижения «Спутника» на западные рынки (с переводом на соответствующий язык, разумеется). И вот несколько месяцев оно вело переговоры с каким-то видным английским издательством о выпуске журнала в Англии. Наконец, все стороны дела были обговорены, текст договора согласован и английский представитель явился в Москву для его подписания. И тут выдвинул совершенно неожиданное условие: он пожелал, чтобы в первом номере английского издания-была непременно помещена статья Раисы Берг «Почему курица не ревнует?», первоначально опубликованная в журнале «Знание – сила».

Политикой тут не пахло, и инцидент был исчерпан.

Но «курицу» идеологическое начальство так и не забыло. Странное то было время. Аракчеевский режим лысенковцев пал вскоре после падения Никиты Хрущева, и уже можно было открыто писать слово «ген», не маскируя его эвфемизмом «отрезок ДНК». Однако генетика поведения (животных, а уж тем более человека!) по-прежнему считалась делом предосудительным и не вполне марксистским.

Тем не менее Раиса Львовна продолжала писать для журнала и о поведении животных тоже. Ее участие в работе редакции (так же, как Сергея Мейена. Николая Шебалина, Игоря Акчурина, Бориса Кузнецова, Владимира Леви и многих других) помогло преобразованию журнала во второй половине 60-х годов и резкому росту его популярности среди читателей.

Раиса Львовна была блестящим человеком: блестящим ученым, блестящим литератором, блестящим собеседником. Когда они сходились с Н.В. Тимофеевым-Ресовским – а мне приходилось это наблюдать пару раз, – то разговаривали друг с другом весьма серьезно, как «держава с державою». Ведь в популяционной генетике – той области, где их интересы были наиболее близки, – их подходы были весьма различны, если не прямо противоположны. Николай Владимирович был прежде всего биофизиком и этот образ мысли распространялся на все сферы, какие попадали в поле его интересов. Раиса Львовна была биологом в высшем смысле этого слова, для которого мир живого был единой песней, а судьба различных популяций – отдельными мелодическими темами в этой песне. Недаром с таким вдохновением писала она позже о «корреляционных плеядах», которые сопутствуют всякому значительному изменению в генетическом материале. Впрочем, различие в подходах не мешало Р.Л. и Н.В. долгие годы плодотворно сотрудничать в Совете по проблемам популяционной генетики.

Зато в обществе Александра Малиновского и Владимира Эфроимсона – двух замечательных исследователей и бесстрашных борцов с лысенковщиной – Раиса Львовна была среди единомышленников и в застольных беседах с ними во всю мощь проявлялись ее замечательная интуиция и богатая фантазия. Именно Малиновский и Берг объяснили мне чрезмерность моих восторгов по поводу статьи их друга Эфроимсона об истоках альтруизма-знаменитой в свое время, наделавшей много шума статьи, опубликованной «Новым миром» и вызвавшей многомесячную дискуссию. «…Но истина дороже», и на множестве фактов они доказали мне, что у человека надо объяснять не истоки альтруизма (эти истоки широко известны в животном мире), а чрезмерную агрессивность, столь нехарактерную для остального мира высших существ. «И в наш жестокий век, – переиначил я Пушкина, – восславил я альтруизм!» Но это был довод из другой совершенно области.

Всю ее жизнь Раисе Львовне – обычно не по своему желанию – приходилось сражаться с чем-то: со специфическими условиями жизни при советской власти, с бытом (жилье, зарплата, мужья), с условностями и ограничениями, какие накладывали особенности советской науки. Нередко она добивалась успеха, порой терпела поражения, теряла стоящих и нестоящих друзей, обижала тех, кто этого не заслуживал. Как мне представляется, когда пала лысенковщина и позже – на взлете первой «оттепели», так и не завершившейся перестройкой, Раиса Львовна почувствовала, что жизнь меняется. Как, куда – никто тогда понять не мог. Но меняется – это чувствовали все. И ощущая новые веяния, Раиса Львовна не изменила своим свойствам борца. Она подписывает коллективное письмо в защиту Гинзбурга и Галанскова, а позже – вместе с Андреем Дмитриевичем Сахаровым – прошения об отмене смертной казни и об амнистии политзаключенных. После этого она была изгнана из советской науки совершенно – доктору наук с мировым именем не находилось даже места младшего научного сотрудника, и соседи по ленинградской квартире, соответствующе инструктированные, вели с ней каждодневную борьбу на уничтожение. После этого ей осталось одно – эмигрировать.

Она работала со своими любимыми дрозофилами в Сент-Луисе (США), и там с ней произошел случай, весьма характерный для нее и ее жизни. Дрозофилы требуют постоянного ухода – регулярной кормежки, постоянного обогрева и т.д. И чтобы обеспечить этот уход, Раиса Львовна каждую ночь ездила на такси в свою лабораторию. Несколько раз подряд ей попадался один и тот же водитель такси. И в очередной раз он в весьма деликатной форме осведомился, зачем это уже не совсем молодой даме требуется среди ночи ехать куда-то в темень? Раиса Львовна прочла зажигательную лекцию о дрозофилах, о генетических опытах на них и прочем – «обратила в нашу веру». Водитель проникся, стал сам подавать машину в нужное время и брать плату по минимуму. К сожалению, ни этой истории, ни вообще рассказа о жизни и работе в Сент-Луисе нет в ее книге «Суховей», вышедшей на русском языке в 1983 году в издательстве Чалидзе. Зато книга, написанная блестяще и с мощным личностным началом, содержит изумительно живописный рассказ о жизни автора, о событиях в генетике и судьбах многих генетиков, о многих этапах советской истории. Откровенность и остроумие автора, его язвительный взгляд на жизнь делают эту книгу неповторимым явлением в мемуарной литературе.