Знание-сила, 2002 № 12 (906)

Утешаться семейными радостями? Но Гротендик (как и Гаусс, и Риман, и Гильберт), увлеченный наукой, не успел стать умелым семьянином. Подросшие дети охладели к непонятному отцу-отшельнику; ученики-студенты отвергли «заумного» лектора. Остались только книги: когда неохота их читать, тогда можно их писать! Гильберт не особенно нуждался в этом занятии: он был выдающийся лектор. Таков же был Риман, но он и не дожил до преклонного возраста. Напротив, Iaycc и Ньютон были неудачливы в роли лекторов; оттого оба приговорили себя к пожизненному молчанию, написав две-три главные книги своей жизни.

В 58 лет Гротендик почувствовал, что он успел изложить в строгих монографиях далеко не все свои дерзкие открытия. Тогда он решил выразить все недосказанное хотя бы в форме научно-биографических эссе, кое-как соединенных в творческую автобиографию. Авось, кто-нибудь из молодых читателей пожелает уразуметь и освоить технику Научной Медитации! Такой юнец вступит на тернистый путь жреца, отверзающего уста великой Природы и, возможно, услышит из ее уст истины, не открывшиеся самому Гротендику…

Показательно то молчание, которым научное сообщество Европы и Америки встретило еретическую автобиографию Гротендика. Да, эта книга длинновата и не блещет литературными перлами. Но то же самое можно сказать, например, о книге Томаса Куна «Структура научных революций». Только американский науковед глядел на Квантовую Революцию в физике СНАРУЖИ: он брал интервью у всех уцелевших лидеров эпопеи 30 лет спустя и пытался угадать движущие силы былого чуда. Напротив, Гротендик берет интервью у самого себя, еще не остыв от долгой погони за научной истиной, и, кажется, он совсем не лукавит в своей долгой исповеди. Длинный и хаотичный монолог экзотичного математика уникален и ценен именно тем, что его ведет все еще действующий (хотя уже рефлектирующий) ученый самого крупного калибра.

Где эту книгу не хотят читать и издавать, там, видимо, иссяк запас сырья для новых ученых такого же калибра Где книгу переводят и издают на своем родном языке, там, очевидно, не перевелись еще наследники духа Гаусса и Римана, Гильберта и Гротендика. Отрадно видеть русское издание «Урожаев и посевов» в книжной лавочке Независимого математического университета – в одном из тихих арбатских переулков. Похоже, что наше математическое сообщество, выплеснув за границу половину своих достойнейших членов, не претерпело при этом ущерба, несовместимого с жизнью и процветанием… Воистину, кто переживает трудности, тот их переживет!

Спасибо малой, но могучей кучке переводчиков, издателей и первых читатели нового Евангелия от старого Гротендика. Право же, эта книга достойна стоять рядом с блестящей «Двойной спиралью» дерзкого и веселого биолога Денниса Уотсона и с шутливой автобиографией еще более веселого физика Ричарда Фейнмана. Александра Гротендика природа не наделила даром юмора. Однако «простим угрюмость – разве это сокрытый движитель его?».

Валерий Сойфер

Николай Иванович Вавилов в своем рабочем кабинете ео Всесоюзном институте растениеводства.

1939 год. Одна из последних фотографий великого ученого

В 1965 году американским историк Дэвид Жоравский, кажется, первым обратил внимание на то, что неоценимую помощь Лысенко в первоначальном выдвижении в научной среде оказал Вавилов, а за ним тот же тезис развивал писатель Поповский в книге «1000 дней академика Вавилова».

Против этого взгляда резко и категорично, но без достаточно весомых аргументов выступил Медведев, полагавший, что приведенные Поповским выдержки из писем и выступлений Вавилова должны толковаться иначе, что крупный администратор Вавилов мог подписывать бумаги, подсунутые ему помощниками, не вдаваясь в их содержание. Позже в книге «Дело академика Вавилова» Поповский привел выдержки из некоторых выступлений Вавилова. Они подкрепили правоту позиции Поповского: выступал Вавилов сам и говорил он, что думал. Ниже я приведу обнаруженные мной дополнительные данные по этому вопросу.

Прежде всего, Вавилов поддержал идею яровизации как новаторскую на заседании Наркомзема СССР и Президиума ВАСХНИЛ еще в 1930 году. Отражением высокой оценки работы Лысенко стали строки письма Вавилова одному весьма влиятельному французскому ученому и администратору. Эдмон Рабатэ, генеральный инспектор французского правительства по сельскому хозяйству и директор Национального агрономического института Франции обратился 7 февраля 1930 года к Вавилову с просьбой порекомендовать ему литературу по очень специальному вопросу: о развитии первого листа злакового растения (колеоптиле). Колеоптиле окружают проросток растения; образуя вокруг проростка трубку, они защищают его от повреждений и вредных влияний. Вавилов быстро отвечает ему письмом, датированным 10 марта того же года, и рекомендует французскому коллеге познакомиться не с чем иным, как с работой Лысенко по действию низких температур на проростки пшеницы: «Дорогой сударь! Я посылаю Вам со следующей почтой сборник трудов Съезда селекционеров, который проходил в Ленинграде в прошлом году. Вы найдете там работу Т. Лысенко… Примите, сударь, мои самые искренние чувства уважения к Вам. Ваш Н. Вавилов».

Весной 1932 года, когда формировали состав советской делегации для поездки в США на VI Международный генетический конгресс, Вавилов, исполняя поручение наркома земледелия СССР Яковлева, и как глава подготовительного комитета посчитал, что в число генетиков (не опытников, или агрономов, или физиологов растений, а в число ГЕНЕТИКОВ) должен быть включен не имеющий к этой науке никакого отношения Лысенко. Он послал 29 марта 1932 года Лысенко личное письмо с приглашением поехать в США, сообщая, что на конгрессе «будет для генетика много интересного» и также будет важно «…чтобы Вы там сделали доклад о Ваших работах и к выставке подготовили бы демонстрацию работ. Последнее совершенно обязательно, но только в компактном виде, удобно пересылаемом. Скажем, на 2 – 3 таблицах полуватманских листов, фотографии; может быть несколько гербарных экземпляров».

Еще до отъезда на конгресс в США Николай Иванович, как он обещал в письмах Лысенко и Степаненко, съездил в мае 1932 года в Одессу, заразился окончательно идеей яровизации и писал оттуда своему заместителю в ВИРе Н.В. Ковалеву: «Работа Лысенко замечательна. И заставляет многое ставить по-новому. Мировые коллекции надо проработать через яровизацию…».