Знание-сила, 2002 № 12 (906)

Эта неясность продлилась до 1986 года. Тогда, вернувшись из добровольного небытия, помудревший Гротендик начал писать Оправдание своей жизни: книгу Воспоминаний и Размышлений под заголовком «Урожаи и Посевы». В широкую печать на Западе она так и не попала; в России ее публикация началась только что – в странном московско-ижевском издательстве «Регулярная и Хаотическая Динамика». Для этого любопытным москвичам пришлось проникнуть в частные архивы своих заокеанских коллег – включая Барри Мазура, славного тренера молодых доказателей Большой Теоремы Ферма. Что нового узнаем мы из этих пыльных хартий? На кого похож душою секретный ученый Гротендик?

Жаль, что ни Гаусс, ни Галуа, ни Риман, ни Гильберт не оставили потомству своих мемуаров! Оттого аналоги величавой персоны Гротендика нам приходится искать в других сферах высокой науки – прежде всего, во все еще юной генетике. Не походил ли на отважного Гротендика дерзкий монах Мендель – первооткрыватель дискретного кола наследственности? Или тут более к месту Томас Морган – первый дешифровщик сложнейшего генома дрозофилы? Пожалуй, вторая аналогия ближе к существу дела. Ибо молодой Гротендик сперва нащупал и изучил алгебраический «геном» у хорошо знакомых комплексных многообразий, а потом начал искать сходные структуры (схемы и пучки, топосы и мотивы) у всех прочих геометрических фигур…

И ведь нашел! А теперь вот пытается предсказать грядущее развитие всех ветвей Геометрии на основе своей алгебраической генетики… Ясно, что столь дерзкий мыслитель ежечасно наступает на любимые мозоли множества узких специалистов. Те возмущаются, и Гротендик обретает репутацию чересчур умного реформатора, без которого лучше бы обойтись. Вот и клан Бурбаки понемногу вытеснил трудно воспитуемого чужака из своей среды. До сих пор «Элементы Алгебраической Геометрии» не переведены даже на английский язык! В чем тут дело? И откуда возникают такие Возмутители Спокойствия в благочинном математическом мире?

По российским меркам, биография Гротендика довольно проста. Его отец погиб в немецком лагере Освенцим. Мать была интернирована во французский лагерь для беженцев, а мальчишка скитался с кучкой таких же приятелей по лесам и горам оккупированной Франции, питаясь крестьянским подаянием в ожидании конца войны. Дождался – и сдал экстерном лицейские экзамены в провинциальном городке. Там же увлекся математикой, читая не по возрасту умные книжки. До 1948 года юный Гротендик считал себя единственным математиком в своей маленькой Вселенной – и делал личные открытия, не заботясь об их новизне или тривиальности, не приобретая особого вкуса к трудным теоремам, но стараясь проникнуть поглубже в загадочную суть очевидных вещей. Точь-в-точь как Грегор Мендель, восемь лет наблюдавший за горохом на монастырских грядках…

В двадцать лет Гротендик впервые попал в послевоенный Париж – взбудораженный, демократический и дружелюбный город-интернационал. Придя на семинар Бурбаки, он был встречен спокойно и ласково – наравне с прочими смышлеными юнцами. Гротендику сразу объяснили, что он нечаянно переоткрыл Общую Теорию Меры любых геометрических фигур, созданную Анри Лебегом 30 лет назад, и предложили продолжить работу в этом направлении, чтобы встать в ряд авторов новых томов великого трактата Бурбаки «Элементы Математики». Юноша охотно согласился и семь лет работал на предложенной ему ниве, наслаждаясь бесподобной атмосферой общих интеллектуальных пиров. Ведь за обшим столом восседали гиганты духа, истинные олимпийцы!

Вот мудрый патриарх Жан Лере – открыватель спектральных последовательностей и учитель первых Бурбаков; вот Анри Картан – утонченный и тактичный профессор Сорбонны. Вот Андре Вейль – пронзительный и едкий первопроходец разнообразных алгебраических миров; рядом с ним – трезвый скептик и гуманист Клод Шевалле. Вот грозный и добрый учитель молодежи – Жак Дьедонне: тут же – его лучший ученик, удалой академик Жан-Пьер Серр… Все эти небожители приняли самолюбивого новичка в свои ряды и обращались с ним, как с ровней, пока малыш не дорос до их общего калибра и не попытался расти еще выше. Тогда Гротендик оказался в одиночестве, но, оставаясь в душе наивным ребенком, долго не замечал своего нового статуса.

А потом грянул 1968 год – год великих студенческих бунтов! Изумленный реконструктор алгебраической геометрии заметил вдруг, что даже в славной Сорбонне очень многие профессора утратили популярность среди студентов. А ведь в рядах бунтарей скрывается немало потенциальных «серров» и «гротендиков», вовремя не распознанных постаревшими лидерами группы Бурбаки! И им, Гротендиком, тоже не замеченных и не привеченных так, как прежде был привечен он сам…

Сорокалетнего богатыря начала мучить совесть. Он пытался сравнить свои чувства с чувствами старших коллег; но почти от всех собеседников услышал лишь осуждение молодежи, «бесящейся с жиру». Как будто это бешенство хуже или лучше тихого ожирения зазнавшихся профессоров… Гротендик понял: в ТАКОМ Париже для него нет достойного места. Старый немец Герман Гессе, как же прав был герой твоей книги «Игра в бисер»! Я вынужден последовать его примеру…

Гротендик уединился в Монпелье и пытался заглушить тоску неустанным изучением невидимого генома всей математической науки. Результаты получались все более заманчивые: за «эталь-топологией» последовала «теория мотивов», за нею – универсальные «топосы», сплетенные из пространств и пучков над ними. Дальше чудился вольный перенос всей этой науки из «абелевой» в «неабелеву» теорию Галуа…

Неудержимый напор новых образов и понятий томил творца-одиночку; очередные открытия требовали интенсивного общения с равными и младшими братьями по мысли. Но в тихом провинциальном Монпелье новые пассионарии не подрастали, а в бурном Париже заматеревшие коллеги, упиваясь властью, постарались создать «заговор молчания» вокруг далекого и нежеланного отшельника. Если бы у Гротендика проклюнулся дар народного трибуна или просто лектора, зажигающего юные сердца и умы факелом Истины! Увы, этого таланта не было… А если бы он был – разве смог бы лектор-трибун уединиться в самодельном монастыре ради общения с Математической Вселенной с глазу на глаз?

Видимо, разные научные таланты Moiyr удачно дополнять друг друга только в КОЛЛЕКТИВЕ единомышленников: так было в лучшие годы семинара Бурбаки. Но творческий коллектив рождается, зреет, плодоносит, стареет и умирает в СВОЕМ природном темпе – независимо от жизненных ритмов и фаз разных участников коллектива. Гротендик осознал эту истину лишь в 1980 году, после того как отцы-учредители группы Бурбаки торжественно объявили о кончине своего символического героя. Не имея ни физического тела, ни биологического естества, светлый образ бывшего генерала Никола Бурбаки перешел из жизни в житие в одночасье, без кризисов и страданий. Что теперь делать живому и здоровому Александру Гроте или ку?