Знание-сила, 2002 № 11 (905)

Привезли и привязали к кровати в коридоре рядом с палатой, где я сижу возле своей дочки.

Я слышу все очень остро. Как звенят тарелки, как бодрые санитарки шутят и зовут тех, кто может подойти и взять обед…

Сначала везут кисель, серый, жидкий, и разливают в жестяные кружки. Стаканов здесь нет: стекло, вилки, ножи – не положено. Это – отделение психосоматики.

Мыслей нет никаких, мелькают просто слова. Или вдруг вспоминаю письмо из первого пионерского лагеря. Она писала: «Здравствуй, мамочка. Я живу хорошо. Мамочка, забери меня отсюда. Мамочка, пожалуйста, забери меня отсюда, мамочка, забери меня отсюда, забери меня поскорей…». И весь мятый листочек в линейку с двух сторон был исписан этими словами. Ей казалось, что если она перестанет это писать-говорить, то просьба прервется, а она не могла ее прервать. Как заклинание. Тогда, двадцать лет назад, я приехала и забрала ее. Спасла. Мы шли по узенькой тропинке через редкий лесок, и она все время забегала вперед и смотрела снизу вверх мне в лицо, еще не смея поверить.

Эта женшина тоже заклинала.

– Алло, алло, ты слышишь меня?

Она еще в той жизни, где ее не слышали.

Я сижу недвижно. Мне кажется, если я пошевельнусь, я упаду.

Я не беру обед своей дочке. Просто сижу, а когда она откроет глаза, я буду улыбаться…

– Помогите! Помогите! – это совсем рядом. Нестарая грузная женщина. Я здесь уже седьмой день и знаю, что помочь ей нельзя. А теперь, когда пишу, знаю, что ее уже нет. И радуюсь – отмучилась. За все это время к ней никто не пришел. Ни родной, ни просто знакомый человек. Как это могло случиться?

Данте Алигьери. «Новая жизнь». Перевод А. Эфроса

Я начинаю эти записи, чтобы понять. Что?

В таких местах жизнь предстает обнаженной в трагичные свои минуты. Здесь все доведено до крайности, и потому отчетливей и лучше видно, что приводит человека к самому краю. И все, что спасает его, – профессионализм, воля и великое терпение, и любовь к людям несмотря ни на что – тех, кто стоит на страже жизни.

Заведующий этим психосоматическим отделением – Самуил Яковлевич Бронин. Ему-то я и надоедаю своими расспросами и разговорами. Он занят, очень занят, сильно чем-то озабочен, но в какой-то момент воодушевляется.

Вопросы психиатрии, даже несмотря на перестроечную гласность (наш первый разговор происходил в июне 1992 года), совсем не попадают в печать. И не случайно – люди всячески избегают знакомства с нашим предметом, испытывают к нему явную антипатию и реальное чувство страха. Это подтвердит любой больной и любой врач, находящийся с ним в одной упряжке. Тот и другой расскажут о негласном и потому особо действенном остракизме – умолчании и неприятии, которыми оба окружены. Поэтому любой разговор о психиатрии начинать надо едва ли не с азов.

Мы сидим в его кабинете, маленьком, очень тесном. Все время заходят то сестры, то врачи, что-то спрашивают. Вдруг срочно нужно перетаскивать стулья и шкафы из другого отделения, и Бронин извиняется, вскакивает и убегает. За окном – дождь. Я вижу, как он бежит по лужам, не разбирая дороги. Какие стулья? При чем тут они? Но я ничему не удивляюсь, наша жизнь – сплошной абсурд, и здесь, в больнице, так же, как и везде. Печать убогости и запушенной нищеты лежит на всем. Какая-то неистребимая бедность с ее запахом и бесцветностью! Глаз ни на чем не может задержаться, скользит бесприютно. Приходят на память слова:

Это Бронин перевел сонеты Дю Белле, французского поэта XVI века, и мечтает издать их.

Взгляд схватывает поллитровую банку вместо пепельницы, обмылок хозяйственного мыла в разбитом блюдце, пыльное окно без занавесок. А он тем временем, довольный и бодрый, стряхивает воду с халата и объясняет мимоходом, какая все-таки удача с этими стульями и шкафами! Наконец-то удалось их приобрести! Садится и сразу продолжает, как будто и не уходил.

Очень важно знать, насколько распространены психические расстройства и какова потребность в психиатрической помощи.

Это как раз то, что меня интересует более всего, – психическое здоровье общества. Отчего вообще оно зависит? Если вспомнить, что процент самоубийств очень высок в развитых и богатых странах, то, возможно, материальное положение – не самая главная причина? Но Бронин озабочен не причиной, а следствием: как часты психические расстройства, много ли их? Сколько?!

Мы этого не знаем, но все серьезные исследователи в этой области сообщают об удивительно высокой общей частоте психических расстройств и отклонений в психике населения.

В 1968-1969 годах я проходил ординатуру при психиатрической клинике / Московского мединститута. К этому времени у меня уже было пять лет психиатрического стажа, и я работал над диссертацией. Темой ее как раз и было распространение психических расстройств в большом городе – в Москве. Для этого довольно дотошно я обследовал 450 человек из случайной выборки.

– Ходили по домам?

Да, ходил по домам и задавал вопросы, а этого тогда делать было нельзя, нужно было иметь специальное разрешение от КГБ, а у меня его, естественно, не было. Сейчас, кстати, тоже нужно. Однажды случилась история, я попал на одного чекиста, он был зятем генерала КГБ, они допрашивали меня, узнали, откуда я, и позвонили непосредственному начальству, что, дескать, происходит? Был жуткий скандал, и меня чуть не выгнали. Диссертация была одобрена на кафедрой но… работа защищена так и не была, и выводы опубликованы не были. Напрасно старался!

И понятно, почему. Выводы, к которым пришел Бронин, ошеломляющие: четверть населения, безусловно, нуждается в наблюдении или периодической помощи психиатра, еще четверти необходимо содействие психоневролога, психотерапевта или просто общепрактикующего врача, знакомого с психиатрией; третья четверть обнаруживает те или иные отклонения от так называемой нормы. Их нецелесообразно лечить специалистам, скорее они нуждаются в отдыхе, в перемене окружения. И только последняя, четвертая четверть выборки, включающая в себя и младенцев, здорова психически. Такая вот вопиющая картина! Это – 1968-1969 годы. Сегодня все значительно острее.