Знание-сила, 2002 № 11 (905)

Данте Алигьери

Насколько картина вопиющая, я чувствую своим сердцем. Великая печаль коснулась его непосредственно. Пребывая в больнице который уж день, наблюдая разных больных, я самую общую статистику Бронина вижу в конкретных, живых ее носителях. Для неискушенного человека, каким я была несколько дней назад, – это шок. Потому и явилось решение – написать об одном из кругов ада на земле. А Вергилий – Бронин, он ведет меня своим рассказом.

Чтобы заниматься профессионально, грамотно с такой массой людей, нуждающихся в помощи, половина населения должна быть психиатрами. Это невозможно! Что же в действительности? Из числа больных, безусловно, нуждающихся в психиатрическом содействии, получают его считанные единицы, по моим подсчетам, лишь десятая часть. Это те, у которых болезнь протекает наиболее наглядно, драматично. Именно эта десятая часть была и есть на учете у психиатра, остальные никогда по поводу своих расстройств к психиатру не обращались, кроме, возможно, мимолетных жалоб участковому врачу Теперь (разговор происходит в июне 1992 года), когда за истекшие (от 70-х) двадцать лет положение ухудшилось, открыто признается, что существующие психиатрические учреждения – больницы и диспансеры в их теперешнем виде – пригодны для лечения только наиболее тяжелой группы больных со слабоумием и повторными психозами. Для остальных же по-прежнему нет надлежащего и подходящего места лечения.

– Как нет? А ваша психосоматика?

Конечно, и чиновники от здравоохранения скажут, что я ломлюсь в открытую дверь. Что, на самом деле, есть такие места – это психиатрические санатории, психиатрические и психосоматические отделения в составе общих больниц, дневные стационары. Они давно уже апробированы и одобрены. Так-то оно так, но это сплошь и рядом отписка, обычная наша липа. Но может ли мизерное число этих отделений удовлетворить огромную, огромнейшую в них необходимость?

Поначалу я с трудом улавливаю его мысль. Горе гнетет меня, и я поневоле сползаю к очевидному. Вот, значит, почему так тесно и койки в коридоре стоят. А сейчас, когда в которой уж раз открывается дверь и появляется встревоженная сестра, за ней эдаким пушистым шлейфом влетает… пух, выпушенный из подушки какой-то больной. И я, пока дверь открыта, вижу, что пух заполняет все пространство от потолка до пола. Абсурд какой- то! Шкафы, стулья, теперь вот – пух. Я никак не уйду от этой реальности и не поспеваю за Брониным.

Когда я, кончив ординатуру, пришел в районный диспансер и одновременно начал работать в дневном стационаре, я сильно удивился, как много больных можно лечить в этом учреждении! У меня выходило – половину. И дешевле это – наблюдать больных только с утра до полудня. Не говоря уж о нравственной, гуманной стороне дела. Это открытие меня прямо-таки поразило. Однако, получив хорошую прививку против всякого рода исследовательской деятельности, я не стал знакомить с моими мыслями медицинскую общественность.

Но не я один был таким умным. Несколько лет спустя я услышал о плановом обследовании, исходящем из Института психиатрии Министерства здравоохранения РСФСР. И что же? Результаты были аналогичны моим: половину больных можно направлять не в психиатрические больницы, пользующиеся поневоле дурной славой у больных, родственников и вообще у населения, а в дневные стационары. Половину! Можете себе это представить? Но самое интересное, что первые, самые первые в мире занимались этим еще в 40-е годы, до войны! И это были Первая Градская больница и Боткинская, их энтузиасты.

Мы так много первыми навыдумывали кучу важнейших вешей, что в результате это оказалось делом самих выдумщиков. А государство – начальство, чиновников и даже многих врачей – нисколько это не волновало и не трогало. Поэтому блестящие идеи с уходом их автора затухали, умирали – идеи ведь тоже умирают! – хоть и не так быстро, как люди.

Потом мы вдруг узнаем, что где-то на Западе идея, которая у нас давным- давно жила и умерла, там осуществилась и прекрасно «работает». Обидно. Почему за границей сразу схватывают верную мысль, а у нас нет?

Правда, почему?

Этот первый разговор с Брониным был толчком. Мне самой нужно было разобраться и понять. Он говорил о важном, наболевшем, и дело не сводилось к тому, где кого лечить. В его интонациях я улавливала бунтарство, спокойную решимость и Иное, свое знание. Оно-то и вело его. И привело сюда, здесь он создал свое отделение, здесь лечит больных и растит кадры, которые могли бы работать в психосоматике. Что за человек этот Бронин? И что это такое – психосоматика?

Дю Белле «Сонеты» в вольном переводе с французского С.Я. Бронина

Психиатрические больницы – это не просто медицина, это – срез общества.

Первое, что приходит на ум, – это защита населения от буйства помешанных, но это лишь одна сторона дела. Как часто бывает, истина не столь логична, сколь парадоксальна. Население действительно защищалось, но не столько от больных, сколько от себя. Исследование вопроса показывает, что больницы создавались для того, чтобы оградить больных от враждебности и преследований населения. И началось это тогда, когда цивилизация созрела уже настолько, что варварское отношение к больным начало омрачать и портить складывающуюся общественную нравственность. Первые постановления о приютах для душевнобольных в Англии указывают именно на эту причину: душевнобольные слишком часто оказываются мишенью для нападок, для мучительства и избиения камнями, а это – нехорошо.

По гравюрам мы знаем, что душевнобольных сажали на цепь… И с тех пор мало что изменилось. Недавно к Бронину из самого центра столицы привезли больную, которую психически здоровый муж содержал в ванной, обмывая время от времени из шланга…

Поэтому, что говорить! Психиатрические больницы нужны, только более усовершенствованные и гуманные. Однако есть другие больные, у них психические расстройства временны, преходящи, это люди с нсрвно-психическими расстройствами – нервностью, стертыми депрессиями. И психиатрические больницы им не подходят. А больных таких, по общей мировой статистике, очень много, и число их растет.