Знание-сила, 2002 №09 (903)

Еще одна черта характера Анны – милосердие, что не очень типично для придворных нравов той эпохи. Уже в декабре 1740 года Тайной канцелярии было предписано подать сведения обо всех ссыльных в годы правления Анны Иоанновны с разъяснением, что подлежат пересмотру даже дела «по первым двум пунктам». Такой милости по отношению к государственным преступникам практика тогдашней российской амнистии не знала. Одними из первых освобожденных ссыльных стали сын и дочь казненного А. П. Волынского; вернулись уцелевшие после репрессий 30-х годов члены семейств Голицыных и Долгоруковых и вместе с ними – многие другие.

Анна правила на редкость милостиво. Она разрешила строить каменные здания по всей империи (после знаменитых петровских запрещений) и отменила взыскание недоимок по налогам; подлежавшим смертной казни «инородцам» даровала прощение при условии крещения; освобождала от штрафов, щедро жаловала чины – не только тем, кто оказал ей услуги, но и просто по поступавшим прошениям, поток которых заметно возрос. Кто только ни обращался тогда к доброй «регентине»!

Перекрещенная лютеранка, она отменила ограничения для желавших постричься в монашество, отменила и фактически проведенную в 1740 году секуляризацию церковных и монастырских 1 вотчин. Порой к ней «прорывались» челобитные с самых «низов», на которые обычно следовали просимые резолюции. Через близкую к ней жену вице-канцлера М. Г. Головкина принцесса жаловала деньги монастырям по их просьбам, минуя все официальные инстанции.

Несомненно, юная поклонница французских романов была совсем не готова управлять огромной страной. Но так ли были к этому готовы Елизавета или Екатерина II? И разве плохо, что дворцовый переворот устранил непопулярного регента и привел к власти образованную и гуманную женщину? Ситуация отчасти похожа на 1762 год, открывший блистательное царствование Екатерины Великой…

Андрей Остерман

Но… блистательного царствования не получилось.

Первые шаги правительницы – это стремление провести в жизнь советы Андрея Ивановича Остермана, который составил целый перечень задач текущей и перспективной политики. «Регентина» подчинила лично себе Тайную канцелярию, повелев ее доклады «подавать прямо нам, а не в Кабинет». 27 ноября 1740 года Анна позволила подданным подавать ей по субботам жалобы на работу коллегий и Сената, чтобы затянувшиеся дела могли «быть самими нами рассматриваны и решены». Все государственные учреждения обязывались представить в Сенат сведения о своих расходах, а сам Сенат должен был ежемесячно отправлять в Кабинет сведения о решенных и нерешенных делах и рапорты о приходе и расходе казенных денег.

На первых порах Анну можно было упрекнуть в чем угодно, но только не в лени. Неплохо сохранившийся комплекс документов императорского кабинета, проходивших через руки правительницы, хранит сотни ее резолюций. «Наверх» пошла затребованная информация, началось составление штатов целого ряда коллегий, почти завершена была первая книга нового кодекса законов.

Однако вскоре попытки преобразований в системе управления замерли. Инициативы первых дней и принятие важных законов (например, «Устава о банкротстве» 1740 года) сменяются с весны 1741 все более частными распоряжениями.

Похоже, что задачи правления оказались ей не по плечу. Одаренную, по мнению английского посла Эдварда Финча, «умом и здравым рассудком», но не обладавшую ни компетентностью, ни жесткой волей, Анну захлестнул поток трудной, ежедневной и необходимой работы, вызванной ее же распоряжениями.

Но много ли понимала в государственных лела 22-летняя принцесса? А надо было постигать тонкости дипломатии в европейском «концерте», разбираться в цифрах налогового обложения, определять поставщиков мундирного сукна для армии. Теперь ее хватало только на то, чтобы утверждать деловые бумаги; действовать же самостоятельно или настаивать на выполнении принятых решений она не могла.

Была и причина – вторая беременность правительницы: 17 июля 1741 года подданных известили о рождении великой княгини Екатерины Антоновны. Забота матери о двух младенцах должна была отнимать время; к этому прибавлялись устройство собственного двора, обязательные приемы и празднества. В мае 1741 года Анна утверждает свой придворный штат – целое хозяйство из 517 человек придворных чинов, истопников, поваров, певчих, «арапов», «персиянок». Принцесса начинает строительство нового Летнего дворца, а в Зимнем устраивает кабинет младенца-императора, где помещается его дубовая колыбелька весом в 33 пуда и уже заготовлены «печатные книжки». Теперь современники отмечали, что Анна стремилась искать необходимый ей уют в узком кругу близких ей лиц: в апартаментах любимой фрейлины Юлии Менгден собирались за партией в карты послы Англии, Австрии, саксонский дипломат граф Линар и брат фельдмаршала Миниха.

Просвещенная правительница, которая делит свое время между близкими друзьями и председательством в работоспособном и сплоченном правительстве, – не самый худший вариант развития событий. Однако интимный круг задушевных разговоров оборачивался стремлением искушенных дипломатов «подключить» Россию к разгоравшейся в Европе войне за «австрийское наследство», в то время как Швеция готовилась к реваншу за поражение в Северной войне, а шах Ирана Надир только что покорил Хиву и Бухару и приступил к завоеванию Дагестана вблизи границ России. Но если внешняя политика страны, находившаяся в руках Остермана, в целом оставалась достаточно сбалансированной, то личные привязанности Анны скоро стали грозить серьезными потрясениями.

Среди близких друзей быстро выделился граф Мориц Линар, настолько хорошо ей знакомый, что в свое время был уже под благовидным предлогом отослан от русского двора.

Перспектива появления нового Бирона обострила разногласия в самом «правительстве» Анны. Уже в марте 1741 года ставший первым министром Миних настолько восстановил против себя весь правящий круг, что вынужден был уйти в отставку. При этом ненавидимого многими за властолюбие и солдафонскую бесцеремонность фельдмаршала «ушли» вполне по-европейски: с пенсией, сохранением движимого и недвижимого имущества и даже периодическими приглашениями во дворец – небывалый случай в послепетровской России!

Оставшийся фактически главным членом Кабинета Остерман искренне старался ввести Анну в курс государственных дел. Но ни по характеру, ни по усвоенной манере действий он не мог быть «первым министром». К тому же он явно покровительствовал принцу Антону, отношения с которым у правительницы становились все более напряженными.