Знание-сила, 2002 №02 (896)

Отклонив предложение о копировании Ме-262, правительство приняло решение о всемерном ускорении выпуска Як-15 и МиГ-9, с тем чтобы они могли быть продемонстрированы на Тушинском параде 1946 года.

Игорь Андреев

Кто не знает о Все пьянейшем соборе? Хотя бы по роману Алексея Толстого «Петр I»?

Да и как устоять писателям, да и историкам тоже перед соблазном описать «заседания», «потехи» и церемонии разудалой царской «кумпании» и «неусыпаемой обители» дураков и шутов? Картинки получаются чрезвычайно колоритные и даже не требуют вымысла – знай следуй за источником, предвкушая «остолбенение» читателя.

Историки давно ищут смысл в этой странной затее Петра.

Большинство признают ее ниспровергающий, разрушительный характер, обращенный против «святорусской старины».

Но это – далеко не все.

Что менялось в обиходной культуре под влиянием диких выходок «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора» – вот что хотелось бы понять.

Круг участников царских забав хорошо известен- Это сам Петр, который возложил на себя в Соборе скромный «чин» протодьякона, уступив первенство другим. И не потому, что оно было сомнительно, а из принципа.

Участие царя в забавах Собора наделяло их особым смыслом. Как ни парадоксально это звучит, но они становились разновидностью «государевой службы». Современники могли осуждать участников игры или сочувствовать им, но они же знали, что участие во всепьянейших «баталиях» вовсе не есть препятствие в продвижении, скорее напротив – знак особого царского доверия, визитная карточка тех, с кем государь не только делил свободное время, но и кому давал ответственные поручения.

Звание князя-кесаря носил Федор Юрьевич Ромодановский. До этого он успел перебрать еще несколько «потешных» званий. В эпоху «Марсовых баталий» он стал «пресветлейшим генералиссимусом» (1691). После «боев» под Кожуховым Ромодановского называли «государичем». Надо сказать, что фигура Ромодановского в окружении царя – одна из самых мрачных. Петр всецело доверял этому похожему на монстра (определение князя Б. Куракина) заплечных дел мастеру; и в руках его сосредоточился политический сыск, а во время отъезда государя за границу князь-кесарь становился, по сути, правителем государства. Петр в своих письмах именовал Ромодановского «Ваше величество», «Sir», придавая титулу «князь-кесарь» совсем не шуточный смысл. Современники прекрасно улавливали все эти царские интонации и предпочитали жить в дружбе с мстительным и могущественным Федором Юрьевичем.

В отличие от князя-кесаря, звание князя-папы успели примерить на себя несколько лиц. Первым стал его носить двоюродный дед царя М.Ф. Нарышкин, по определению все того же желчного Б. Куракина, «муж глупой, старой, пьяной». Петр, однако, доверял своему родственнику и наградил его странным прозвишем «Милака».

После смерти «Милаки» в 1692 году его место занял Никита Моисеевич Зотов. Полный титул Зотова – «великий господин святейший кир Ианикит, архиепископ Прешбургский и всея Яузы и всего Кокую патриарх». В этой роли первый учитель Петра в глазах потомков известен как горький пропойца, каким он поначалу вовсе не был. Когда царь Федор Алексеевич решил определить к подросшему сводному брату и крестнику учителя, то по обыкновению подыскивали «мужа честного и тихого». Зотов всем этим требованиям отвечал, но в дальнейшем, не без помощи благодарного ученика, так пристрастился к штофу, что сразу же угодил на освободившуюся вакансию. Насмехаться над человеком для царя вовсе не значило не доверять ему. В известном смысле даже наоборот.

Князь-папа исполнял важные должности, которые царь мог поручить не каждому. В Азовских походах он ведал походной канцелярией государя, через которую проходили важнейшие дела. «…Также и отец ваш государев и богомолец (то есть Зотов) бдел в непрестанных же трудах письменных, роспрашиванием многих языков и иными делами» – писал из- под Азова о Зотове царь Ф. Ромодановскому.

После Азова Зотов возглавил Счетную палату, призванную ужесточить контроль за поступлением и расходованием средств. С образованием Сената на князя-папу были возложены, по определению Петра, обязанности «государственного фискала». Так что не приходится сомневаться, что современники видели в нем не только и не столько шута с жестяной митрой на голове, а влиятельного и близкого к государю человека.

Зотов по своей «должности» имел право «свободного» общения с царем. Он мог стыдить, грозить и наставлять на истинный путь заблудшего «протодьякона», как, впрочем, и всех других «соборян». Разумеется, сам Зотов хорошо знал меру, нарушение которой грозило вспышкой царского гнева. Тем не менее атмосфера Всешутейшего собора была такова, что позволяла густо замешивать «коктейль» серьезного с глумливой шуткой.

Свадьба карликов. С гравюры того времени Филипса

Царь вполне серьезно относил шутов к «умнейшим русским людям», хотя и «обуянным мятежным духом».

Царь нередко использовал «соборную иерархию» для того, чтобы призвать разнуздавшихся членов к порядку. В 1707 году в письме к А. Кикину Петр, прослышав о запое адмирала Ф. Апраксина, сообщил о гневе самого «патриарха». Апраксину приказано было поститься, «понеже зело нам и жаль, и стыдно, что и так двое сею болезнью адмиралов скончалось; сохрани боже третьего».

В августе 1710, во время пира в Шлиссельбурге, Зотов публично и, по словам датского посла Юста Юля, к удовольствию Петра, обвинил Меншикова в казнокрадстве и мздоимстве. Александру Данилычу пришлось пристыженно выслушать отповедь князя-папы.

После смерти Зотова в 1717 году роль патриарха унаследовал И. Бутурлин.

Можно назвать и других, занимавших в «иерархии» собора важные места, – митрополитов, архидьяконов. Некоторые из этой разгульной компании даже удостоились чести составить особую «галерею» в «резиденции» князя-кесаря. В Преображенском висели «потешные» парсуны Ромодановского, Зотова, Бутурлина, Матвея Нарышкина, шутов Выменки и Якова Тургенева, дурака Тимохи.

Упоминание шутов, непременных участников Всепьянейшего собора, не должно вводить в заблуждение. Сколь ни грубы были нравы петровской компании, поощрявшей самые низменные шутовские выходки, шуты по велению Петра трудились на благо отечества, ибо царь вполне серьезно относил шута к «умнейшим русским людям», хотя и «обуянным мятежным духом».