Знание-сила, 2001 №9 (891)

4. Морские анемоны в ожидании добычи (или добытчика)

5. Морской еж – диадема (со всеми своими колючками)

Но вернемся в мангры. Разлагая органическое вещество, микробы используют для своих разрушительных целей весь кислород, и в нескольких миллиметрах ниже поверхности его не остается совсем. Продавленная ногой ямка тут же заполняется зловонной жижей – значит, здесь работали серные бактерии. В этой черной-черной грязи вырастает черная мангрова с солёными на вкус удлиненными листьями. Чтобы хоть как-то продышаться, дерево выставляет наружу многочисленные воздушные корешки. Только ступая по этим естественным гибким колышкам, и можно пробраться в мангровые дебри.

Судовой врач с колумбовой каравеллы писал в 1494 году, что мангры «так густы, что и кролик вряд ли проскочит». Проверить сие наблюдение на кролике мне не довелось за неимением последнего. Но, продираясь сквозь этот плетень, вертлявым игуанам и крабам-бокоходам я позавидовал.

Ежовый кактус

Древовидный папоротник – символ дождевого тропического леса

Мангровый земляной краб, перебирая страшно мохнатыми ножками, старается поскорее закопаться от меня в самую грязь. В последний момент я ухватываю его поперек панциря, но тут же отпускаю. Его зазубренная клешня размером с мою ладонь шел кает прямо перед пальцами. Проверять на себе, развивает ли именно эта клешня давление в 500 ньютонов (достаточное, чтобы разрезать гвоздь), мне что-то не хочется. Впрочем, возможность остаться без пальцев не слишком пугает хозяев мелких придорожных кабачков. По всему заповедному лесу видны закопушки – это отлавливали ярко-оранжевых мангровых крабов и их соседей, голубовато-синих больших земляных крабов. (Они, действительно, большие – почти десять сантиметров в поперечнике.) Их мясом начиняют пирожки, которые жарятся в кипящем кукурузном масле и охотно поглощаются отдыхающими.

Лишь крошечные манящие крабики могут чувствовать себя в безопасности. Но на всякий случай, завидев приближающееся прожорливое двуногое, дружной стайкой в сто-двести штук скрываются в частоколе из воздушных корешков. При этом в сторону непрошеного гостя обращена развитая красная или желтая клешня. Лишь зазевавшиеся соперники, сцепившись из-за безучастно взирающей на них самки, остаются на месте. В поединке побеждает не сильнейший, а хитрейший. Встав в правостороннюю стойку, оба соискателя одной из равновеликих (но небольших) клешней дамы упираются своими клешнями- переростками. В выигрыше оказывается тот, кто первым уберет свою конечность. Противник же, кувыркаясь, летит по песочку, отброшенный назад внезапно распрямившимся собственным манипулятором.

Ущипнуть крабы могут всякого, но питаются тем, что нападало с мангров, – толстыми листьями, плодами и улитками, кофейными зернами, цветом и формой действительно похожими на жареный кофе. Если съедобный краб полакомится фруктами с дерева «гиппомане манкинелла» (пачкульника), похожими на крупные сочные яблоки, он сам становится ядовитым. Кожа у отобедавшего таким крабом начинает чесаться. Если вовремя не промыть желудок, может быть и хуже. Обильный сок смывается с дерева дождем, и под пачкульником не стоит даже прятаться.

В сезон дождей погруженные в воду мангровые стволы и корни облепляют усоногие раки в своих белокаменных домиках-палатках, розовые двустворки-мидии, красные, желтые и черные морские спринцовки. Спринцовки похожи на маленькие кожистые мешочки с двумя трубками. Из трубок, если надавить на вынутую из воды спринцовку пальцем, вылетает струя, давшая этому животному название. (На самом деле, морские спринцовки относятся к хордовым, так же как и люди.) Все вместе сидячие обитатели подводных мангров многократно прокачивают сквозь себя морскую воду, выбирая из нее все мало-мальски съедобное и попутно осаждая прочую взвесь.

Благодаря этим уловителям мути и тормозящим снос более крупных частиц манграм в прибрежных пуэрториканских водах может существовать самое «чистолюбивое» сообщество – рифы. Подобно тропическому дождевому лесу, рифы живут энергией света и нуждаются в незамутненных водах. Прозрачных, как «Баккарди» тройной очистки.

Ром вспоминается не случайно. Какой пиратский роман обходится без одноглазой бородатой хари, свесившей фиолетовый с красными разводами носище в кружку со старым добрым ромом? Подплывая на катамаране к коралловым островам, я убедился, что пираты знали свое дело: ром – не роскошь, а проверенное средство от морской болезни. К тому времени катамаран достаточно напрыгался по карибским волнам. От сугубо внутренних мыслей не отвлекал даже вид капитанши в розовом купальнике. Она- то и посоветовала хорошенько отхлебнуть «Баккарди». Податливая русская душа отказаться не смогла (тем более что для русских, в отличие от нелюбимых гринго. все путешествие обошлось почти бесплатно). И действительно полегчало. Можно было напяливать маску-ласты и плюхаться прямо с судна в воду.

Пригодились и невостребованные в поездке яства. Коралловые рыбки, словно птицы, слетались на зажатую в руке булку. Совали свои носы-пинцеты фиолетовые с лимонно-желтыми плавниками рыбы-хирурги. Стайками кружили ронки в желтую и голубую продольную полоску А крапчатый красно-зеленый снэппер разевал свою пасть размером с кулак, так что собственный кулак непроизвольно отдергивался. Когда же в руке ничего не осталось, а рыбы, рыбины и рыбки расплылись по своим рыбьим делам, вспомнилось, что на плече висит фотоаппарат. Возможности современной техники безграничны, а главное – дешевы. В отличие от наших. Накормленные рыбы отвечали разноцветной (черной ее никак не назовешь) неблагодарностью и позировать не желали. Снимать в море оказалось намного сложнее, чем на суше. Мало того, что уплывал объект, но и самого фотографа, вопреки желанию, относило в противоположную сторону. В итоге бок оказался изодран о коралловые ветки, в ноге засели ежовые иглы, а фотоаппарат медленно оседал на дно узкой рифовой полости, из которой торчали шипы рассерженного кузовка. Тут и рыба-хирург возвратилась. Оправдывая свое название, она запускала свой нос во все царапины. Воспоминания о фотосъемке остались надолго – коралловые рубцы, обработанные стрекательными клетками, саднилиещенеделю, а заживали почти три месяца.