Знание-сила, 2001 №05 (887)

Мы поспешили туда и, как оказалось, не зря. А теперь хотим поделиться своими впечатлениями.

К сожалению, разговор о языковых возможностях животных всегда вращается вокруг незримой оси, имя которой – антропоцентризм. Аудитория предпочитает обсуждать не то, какова природа механизмов передачи информации, а то, остался ли язык достоянием человека, или где грань между нами и животными. А ведь эти «загадки» давно уже потеряли актуальность – из них нельзя извлечь ни интереса, ни пользы.

Покуда длился двадцатый век с его культом позитивной науки, знания накопились необъятные – и о животных, и о механизмах поведения, и о том, как избежать предвзятости. Человеку пришлось крайне неохотно, но разделить с высшими животными свою монополию на рассудок. Признать, что в эмоциональной сфере ему далеко до зверей, поскольку его чувства подавляются сознательным контролем. Скрепя сердце, согласиться, что многие «фибры души» – результат адаптивной эволюции. Единственное, с чем он никак не желал расставаться, – с речью.

Неуступчивость человека «по вопросу речи» смехотворна и… правильна. Действительно, живая речь-достояние единственного на Земле вида. Нас, велеречивых, окружают твари бессловесные.

Все так, но с двумя оговорками. Во- первых, речь – отнюдь не единственная форма проявления языка (и уж тем более рассудка). Во-вторых, «бессловесность» животных не доказывает их принципиальную неспособность освоить язык. То, что антропоиды умеют мыслить и способны освоить язык, было установлено еще в начале XX века Н.Н. Ладыгиной-Коте и Вольфгангом Келером. Однако непонятно было, каков будет этот язык. Как с ними общаться? По-английски? Или изобрести что-то новое?

Настоящий всплеск интереса к возможностям антропоидов произошел в 1960-х годах. В те годы как раз прокатилась волна экспериментов с расширением сознания. Пошатнулись устои музыки, литературы, этики, да и науки. Долой общепринятые каноны! Что за время было… «Континент небоскребов» заполонили «дети цветов», бродячие философы искали новые смыслы в одурманенном мире. Трансцендентное сотрясение первооснов языка было, несомненно, абсолютно хипповым занятием. Но ученые, даже патлатые и в драных джинсах, продолжали оставаться учеными. И они были готовы отменить свой скепсис по поводу «языка животных» лишь при наличии строгих доказательств.

В 1966 году Аллен Гарднер и его супруга Беатриса (ученица Н. Тинбергена) решили обойти «немоту» шимпанзе, обучая их реальному языку жестов – амслену. И миру явилась знаменитая шимпанзе Уошо. Первым ее словом оказался знак «еще!», которым Уошо просила, чтобы ее пощекотали, обняли или угостили, или – познакомили с новыми словами. История Уошо подробно описана в книге Юджина Линдена «Обезьяны, язык и человек» (созданной в 1974 году и выпущенной у нас в 1981 году). Уошо училась и учила: ее детеныш за пять лет освоил 50 знаков, наблюдая уже не за людьми, а только за другими обезьянами. И несколько раз замечали, как Уошо правильно «ставит ему руку» – поправляет жест-символ.

Параллельно под руководством Дэвида Примака шло обучение шимпанзе Сары «языку жетонов». Этот способ общения позволял лучше понять аспекты синтаксиса. Сара без всякого принуждения освоила 120 символов, нанесенных на пластиковые жетоны, и с их помощью изъяснялась, причем выкладывала жетоны не слева направо, а сверху вниз – так ей показалось удобнее. Она рассуждала, оценивала сходство, подбирала логическую пару.

В работах (трудно назвать «экспериментами» общение с такими продвинутым существами) участвовали не только шимпанзе, но и орангутаны (которых обучал амслену X. Майлс), и гориллы. Их способности оказались ничуть не меньше. Горилла Коко стала настоящей знаменитостью. Она попала к психологу Фрэнсис Паттерсон годовалой малышкой еще в 1972 году. С тех пор они живут не как исследователь и объект, а как одна семья. Коко училась за клавиатурой, с помощью которой можно выводить символы на экран. Сейчас это гигантская и мудрая «профессорша», знающая 500 символов (спорадически использует до тысячи) и составляющая предложения из пяти-семи слов. Коко воспринимает две тысячи английских слов (активный вокабулярий современного человека), причем многие не только на слух, но и в напечатанном виде (!). Она встречается с другой «образованной» гориллой – самцом Михаэлем (который присоединился к Коко через несколько лет после начала работ и использует до четырехсот знаков). Коко умеет щутить и адекватно описывать собственные чувства (например, грусти или недовольства). Самая известная ее шутка – как она кокетливо называла себя «хорошей птичкой», заявляя, что умеет летать, но потом призналась, что это понарошку. Были у Коко и крепкие выражения: «туалет» и «дьявол» (последнее для нее, как, впрочем, и для нас, совершеннейшая абстракция). В 1986 году Паттерсон сообщила, что ее любимица, решая тесты на IQ, показала уровень, входящий в норму взрослого человека. Сегодня Коко посвящен отдельный сайт в Интернете, где можно познакомиться с ее живописью и черкнуть ей письмо.

Да, Коко рисует. И у нее можно узнать, что, например, красно-синий рисунок, напоминающий птицу, – это ее ручная сойка, а зеленая полоса с желтыми зубцами – это игрушечный дракон. Рисунки по уровню сходны с произведениями трех- четырехлетнего ребенка. Коко прекрасно понимает прошлое и будушее. Когда она потеряла любимого котенка, то сказала, что он ушел туда, откуда не возвращаются. Все это удивительно, но нас поразил сам факт: у нее есть питомцы! Причем внимание к ним так сильно, что они становятся темой, можно сказать, самовыражения в искусстве и философии. Похоже, у Коко мы видим зачаток того загадочного чувства, которое заставило человека покровительствовать животным. Это очень серьезная сила – она буквально вылепила антропосферу (ибо что бы мы делали без прирученных видов). И объяснить эту силу очень непросто. (Во всяком случае, здесь не отделаться материнским инстинктом. так как человек существо инфантильное.)

Работы продолжаются в новом направлении. Ученые из Йерксоновского регионального центра по изучению приматов Сьюзен и Дьюэйн Румбо решили обучать карликовых шимпанзе – бонобо. Это удачный выбор. Бонобо стоят ближе всех приматов к человеку, и в последнее время их все чаше сравнивают с ранними гоминидами. Ветви шимпанзе и гоминид, как полагают, разделились более 5,5 миллионов лет назад. Но шимпанзе не просто «отделились», а прошли собственный путь эволюции – не менее извилистый, чем путь предков людей. И многие «обезьяньи черты» – результат специализации, которой еще не обладали древние антропоиды. Что касается бонобо, то они, вероятно, продвинулись на пути «превращения в обезьяну» слабее, чем шимпанзе. У бонобо меньше клыки и челюсти, они более общительны (и невероятно сексуальны) и не так агрессивны. И даже внешне они производят впечатление наибольшей человекообразности, особенно детеныши.