Знание-сила, 2001 №03

А. Венедиктов: – Один нынешний министр, который тогда был сравнительно молодым инспектором по налогам, рассказывал мне, как его послали в Узбекистан или в Казахстан следить, правильно ли обмениваются деньги: были же ограничения по времени и по сумме. И вот в районную сберкассу человек в штатском приносит чемодан сторублевок. Местное начальство засуетилось: «Ты что принес? Видишь, гость из Москвы сидит!» Он говорит: «Мне дали». «Кто?» «Люди дали». Ему говорят: «Пойди, отдай людям, они должны прийти и заменить сами». А он отвечает: «Они уже уехали». В общем, выяснилось, что это был капитан ГАИ. А зачем нужны были все эти ограничения?

Е. Ясин: – Мы тогда впервые стали основательно знакомиться с мировым опытом перехода от централизованной экономики к рыночной, не слишком, надо сказать, богатым. Ясно, что ключевой момент – это либерализация цен. Чтобы ее произвести, нужно очень сильно зажать деньги, тогда не будет слишком высокого всплеска цен. Значит, предварительно нужно как-то «стерилизовать» значительную часть денежной массы. Это все было очень сложно, но возможно, и все кончилось бы теми же гайдаровскими реформами, но без такого скачка цен. Идею прорабатывали с начала 1990 года, о чем хорошо знал Павлов. Вот он и хотел сжать денежную массу, а потом провести свою реформу ценообразования – без либерализации повысить цены.

А.Венедиктов: – То есть фактически в два приема.

Е. Ясин: – Да, но эти два этапа нужно было проводить с разрывом в один-два дня, не больше, иначе эффект сжатия ни к чему не приводил. Павлов спросил у Виктора Владимировича Геращенко, директора Госбанка СССР: «Готовы ли вы к денежной реформе и вообще к обмену денег?» – «Чтобы напечатать деньги, нужен год или два». Павлов решил напечатать только крупные купюры, это намного быстрее, и они заполнят значительную долю денежного оборота. После обмена денег надо было сразу либерализовать цены, но на это он не решался. Он и повысил цены только с 1 апреля, а денежная реформа была в январе. Это как на футбольном поле, когда дают пас на выход, и там должен оказаться нападающий, чтобы пробить по воротам, а он прибегает через три минуты.

А. Венедиктов: – Виктор Владимирович прибежал через три минуты?

Е. Ясин: – Во-первых, сама реформа вызвала дикое озлобление. Во- вторых, эффекта она не принесла, потому что все с ценами делалось не так и не тогда. Некоторая сбалансированность на потребительском рынке продолжалась месяца два, а потом опять стало ужасно.

Такое отношение к финансам кончается провалом – им и кончилось. Если у вас такой дефицит любых товаров, рубль ничего не стоит. Когда он теряет цену, у вас теряется стимул к производству. Люди начинают искать другие способы защиты. На первый план все сильнее и сильнее выходит натуральный обмен. Регионы, а тогда республики, стали говорить: «Мы живем централизованным распределением ресурсов, если вы нам ничего не даете, то мы не будем давать вам то, что запланировано». Николай Иванович их еще и подогревал. Он говорил: «Рассчитывайте на себя. Мы проводим реформы, нам не до вас, ресурсов у нас все меньше, потому что мы сокращаем государственный заказ. Поэтому ищите у себя». А тогдашний премьер-министр Украины господин Масол ему позже отвечал: «Николай Иванович, вы же сами нас учите самостоятельности. Вот мы вам и не отдаем то, что вы от нас ожидаете».

Беловежская Пуща была финалом, а до этого экономику подорвала безграмотная финансовая и ценовая политика. Наверное, если бы все сохранялось в руках КГБ и партии, какое-то время еще Советский Союз продержался бы, но долго так не могло продолжаться.

Другими словами, финансовая и ценовая политика, которую проводило правительство Рыжкова, способствовала развалу Союза. Когда обсуждалась программа «500 дней», Николай Иванович говорил, что ее авторы хотят развалить Союз и что он в этом с ними сотрудничать не будет. Он и не сотрудничал, но сделал большой вклад в это дело. Я напомню еще раз, что ключевыми моментами этой политики было ослабление финансовой дисциплины для предприятий, в том числе и за счет введения экономических нормативов, особенно на заработную плату. С другой стороны, это был раздутый бюджет с колоссальным дефицитом. Говорили, что дефицит составлял чуть ли не половину всех расходов. Это было печатание ленег при замороженных ценах, которые лучше всего, как потом выяснилось, было просто освободить еще в 1988 году. Но этого не сделали.

Это серьезный вопрос: надо ли было проводить демократизацию и жертвовать при этом великой державой, или мы могли остаться великой державой, не допустив демократизации? История рассудит, как к этому относиться. Но, с моей точки зрения, выбор Горбачева в пользу демократизации, в конце концов, был правильным.

Просто Россия как тоталитарное государство больше не имела шансов на развитие. Она была в тупике, и нужно было выбираться. И в конце концов наступил такой момент, когда надо было задуматься: подданные существуют для империи или все-таки государство существует для своих граждан? Россия могла дальше развиваться только как страна, существующая для своих граждан. Я думаю, ведущие лидеры перестройки понимали это. Потому и начался процесс политической демократизации: 1988 год, потом первый Съезд народных депутатов – собственно, это и был один из решающих шагов. Если вы соедините экономическую политику Рыжкова и политическую линию на демократизацию со стороны Горбачева и других лидеров перестройки, то получите основные двигатели, которые привели к распаду Союза.

Кирилл Ефремов

«Экологический кризис налицо, и даже на коже – я вся в каких-то фитюшках». Эта реплика, произнесенная моей женой по поводу готовящейся статьи, вполне отражает обыденное представление об экологическом кризисе. Но обыденные представления и есть самые главные. Изучая эволюцию мировоззрения, я научился их уважать. Дело в том, что основные потоки информации в обществе составляют не точные знания, а «полузнания» – поверхностные, мифические представления, далекие от реальности. Это то, чем, собственно, и живут люди. Профессиональные истины – тонкие, едва заметные ручейки среди этих потоков, омывающих ноосферу. Наверное, средства массовой информации можно сравнить с руслами, а слухи – с грунтовыми водами… Всякая информация, попадая туда, размывается, меняет свой цвет. И почти каждый, кто отразился в зеркале СМИ, негодует: мол, все переврали журналисты! А река, знай, течет и течет…