Знание-сила, 1999 № 11-12

Вокруг Марии Федоровны группировались сторонники изоляционистской национальной модели («русская», или антинаполеоновская партия), и это придавало «малому двору» статус альтернативного политического центра для представителей антифранцузских настроений, не призванных в официальную политику. В публичном облике императрицы воплощались два разных концепта – «русской царицы» и «матери отечества», то есть разыгрывались карты национальная и семейственная. И то, и другое перенял и усвоил от матери Николай, воспитанный ею по контрасту с Александром. Николай выступал не только как «русский царь», но и как образец семейственных добродетелей (образ царя как любящего и заботливого мужа и отца сознательно культивировался Николаем). В противоположность бесполому сакральному монарху Александру I «отец нации» Николай 1 воспринимался подданными как «первый среди равных», как монарх, который, по умиленному замечанию московского почт-директора А.Я.Булгакова, «любит своих детей так же, как я своих».

Если в докладе Н.Н.Мазур речь шла об общих принципах государственной идеологии, то доклад О.В.Эдельман «Эпизод из биографии Д.В.Давыдова» был посвящен случаю частному, но в высшей степени характерному и выразительному. Содержание своего выступления О.В.Эде-льман резюмировала так: о том, как армейское начальство пыталось сделать из шести полковников трех генералов – и вконец среди них запуталось.

«Эпизод из биографии», упомянутый в заглавии, заключался в следующем: в январе 1814 года «поэту-партизану» Денису Давыдову объявили о производстве его в генерал-майоры, но уже к осени сообщили, что чин присвоен ему ошибочно и что надлежит ему оставаться полковником. Давыдов естественно, возмутился таким поворотом дел, стал хлопотать, призвал на помощь влиятельных друзей – и наконец (но лишь в декабре 1815 года) добился возвращения ему генеральского звания.

В советской историографии было принято объяснять этот эпизод неприязнью, которую испытывал император Александр к вольнолюбивому Давыдову. Дореволюционные же историки объясняли случившееся причинами куда более прагматическими – путаницей, вследствие которой Дениса Давыдова перепутали с его кузеном, тоже Давыдовым.

С помощью архивных материалов, хранящихся в Российском государственном военно-историческом архиве, О.В.Эдельман реконструировала, как именно это произошло. Все дело в том, что тогдашнее делопроизводство не требовало указания инициалов; между тем в описываемый период в русской армии служили одновременно шесть полковников Давыдовых, причем все – в кавалерии. Обычно однофамильцам присваивали номера (Давыдов-первый, Давыдов-второй и прочее), но в данном случае это сделано не было. В результате Александр Львович Давыдов, представленный к генеральству, его не получил, так как в это же время генералом был сделан Евграф Владимирович Давыдов, и начальство не дало хода его бумагам, сочтя, что Давыдов уже генерал, хотя генералом стал не Александр Львович, а его однофамилец. Александр же Львович, хорошо зная, что он генеральства еще не получил, начал жаловаться и хлопотать, чем поставил начальство перед необходимостью разбираться, какой из Давыдовых был ранен в руку, а какой – в ногу, и кто уже стал генералом, а кто еще только этого ждет.

Плодом этих разбирательств стала хранящаяся в архиве бумага под названием «Счет Давыдовым», в которой переписаны все шестеро Давыдовых. Когда же наконец и Денис Давыдов в свой черед был представлен к генеральству, начальство, увидев в списках очередного Давыдова, сочло, что речь идет об уже проясненной коллизии с производством А.Л.Давыдова, и Дениса Васильевича вычеркнули. Впрочем, в конечном счете Д.В.Давыдову повезло все-таки больше, чем А.Л., – если первый все-таки отвоевал свое генеральство, тс второй, так ничего и не добившись, подал в отставку в чине полковника. Кстати, идентификация Давыдовых ставила в тупик не только старинное армейское начальство: трудности возникли и у современных искусствоведов, которые так до сих пор и не сумели выяснить, какой именно из Давыдовых изображен на знаменитом портрете работы О.Кипренского.

А.Н. Архангельский в докладе «Стихотворение М.Н.Муравьева «Богине Невы» и «Евгений Онегин»», отталкиваясь от общеизвестного факта – присутствия в первой главе «Евгения Онегина» реминисценции из М.Н.Муравьева, – показал, что муравьевские образы и мотивы не ограничиваются знаменитыми строками из строфы XLVIII («С душою полной сожалений, И опершися о гранит. Стоял задумчиво Евгений, Как описал себя пиит») и обнаруживаются в других главах (так, «муравьевское» слово «пиит» присутствует в четвертой главе «Евгения Онегина»). Иначе говоря, собственная стихотворная энергия Пушкина развивается, отталкиваясь от муравьевского источника. Если образы Муравьева присутствуют в «Евгении Онегине», то размер стихотворения «Богине Невы» отозвался в пушкинском «Пире Петра Великого».

Д.П.Бак в докладе «И.С.Тургенев и «русский Берлин» конца 1830-х годов» проанализировал бытовое поведение и умонастроения русских молодых людей, которые жили и учились в Берлине в 1837- 1840 годах. Все эти молодые люди искали в Берлине не карьеры, а прямого общения с «Егором Федоровичем» (Гегелем), точнее, с его учениками (самого философа к этому времени уже не было в живых). Они ехали постигать «науку логики», и та рефлексия, которой они учились у гегельянцев, распространялась на самые мелкие, «бытовые» подробности их жизни. Эти формы бытового общения московских юношей, усвоенные ими в Берлине, остались бы запечатленными лишь в их частной переписке, если бы не И.С.Тургенев, который стал посредником между берлинской жизнью московских студентов и литературой; благодаря Тургеневу образ жизни и мыслей этих молодых людей через некоторое время вернулся в литературу текстами – такими, например, как роман «Рудин».

А.Л .Осповат посвятил свой доклад «Новые данные о М.С.Лунине по неизданным материалам А.И.Тургенева» любимому герою Эйдельмана, а точнее, его сочинению «Взгляд на русское тайное общество». Лунин послал «Взгляд» сестре, Е.С.Уваровой, с тем, чтобы она передала его А. И .Тургеневу, который, как надеялся Лунин, смог бы его напечатать. Текст «Взгляда» сохранился в бумагах Тургенева, однако напечатан он при жизни Тургенева и Лунина (скончавшихся в 1845 году почти одновременно) не был. На основании неопубликованных дневников А.И.Тургенева и его писем к брату Н. И.Тургеневу А. Л .Осповат попытался объяснить это обстоятельство. В начале 1840-х годов Тургенев несколько раз виделся в Германии с Е.С.Уваровой; его записи, касающиеся этих встреч, дышат недоброжелательностью, вообще встречающейся в тургеневских письмах и дневниках крайне редко. Тургенев не может простить Уваровой, что она «наврала и наклепала» на него; судя по отрывочным намекам в тургеневском дневнике, дело осложнилось вмешательством управляющего III Отделением Дубельта, который узнал о существовании рукописи Лунина и оказал давление на его сестру.